"Испанская песня" (Не трогай!)

[kvadro1]

Прослушать или скачать Track name бесплатно на Простоплеер

ещё: allmusic.md/music/search/?string=%C2%EB%E0%E4%E...

@темы: Стихи и песни, Аудио

---

Мальчик со шпагой

[kvadro1]

Смотрел в темах сообщества:"фильмы" и "мальчик со шпагой" но не нашёл упоминаний об одноимённом сериале 1975 г.
Может где то в других темах?
На всякий случай решил выложить инфу.
"Мальчик со шпагой" — многосерийный телефильм 1975 года, экранизания повести В. Крапивина «Мальчик со шпагой»
ссылка на вики: ru.wikipedia.org/wiki/Мальчик_со_шпагой_
ещё old-krapivin-ru.livejournal.com/84231.html
К сожалению видимо мы действительно потеряли этот сериал т к со времён св детства по телеку я его больше не видел,а жаль(до сих пор помню "Испанскую песню" на стихи Крапивина оттуда).

Ни у кого нет каких либо сведений?

@темы: Фильмы и видео, Мальчик со шпагой

---

Крапивинская такая фотка....

[Девчонка по прозвищу Командор]

Вот , композиция на тему трилогии "в ночь большого прилива" . Эти двое напомнили мне Валерку с Братиком... Больше внутренне , чем внешне. Просто глянула и сразу как-то провела параллель. Эт братья мои двоюродные) Дениске (младшему) только барабана не хватает.... Хотя мож это только мое мнение. Так что уж поделитесь.. Как вам

@темы: Фото и картинки, Вопрос вам всем

---

И вот опять про аниме и Крапивина....)

[Девчонка по прозвищу Командор]

Недавно от нечего делать смотрела "наруто" по телевизору - там много серий подряд было. И не знаю кому как , а мне показалось что наруто - весьма крапивинский мальчишка. Даже если не брать в счет внешность - характер вполне подходящий . Да и в целом мульт чем-то похож на его произведения , проскальзывает в нем что-то знакомое... (это можно сказать кстати не только про наруто , но и про другие мульты про детей и подростков) Прошу прощения если косо выражаюсь... мысли просто столпились в голове) Да , и еще - не один раз слышала что в японии сделана не одна манга по крапивину , мож кто знает - она реально существует? и если да то где ее можно посмотреть?

@музыка: вивальди

@настроение: деятельное

@темы: Ассоциации, Аниме

---

Просто песня.

[Нат Фламмер]

Как то навело дискуссией "этажом ниже" Наверно и вправду, каждый должен заниматься своим делом.
Владиславу Крапивину посвящается.

Тихо плачет мальчик, не жалея слез.
Трет глаза ручонкой и весну ругает.
Новый белый флагман в водосток унес
Подлый, злой ручей - ну разве так бывает?!
Мир не может быть так к нему жесток!
Руковичкой он вытирает слезы.
У него - свой Флот, у него свой Бог,
И свои шторма, и ветра и грозы.

Не плачь, мальчик, ты сделал, что смог,
Не смотри с укором в ручеек блестящий.
Пусть бумажный кораблик ушел в водосток,
Но тебе твой Бог скоро даст настоящий!
И пускай разбит твой игрушечный флот
И вокруг тебя - только грязь и слякоть...
Пусть беда твоя в водосток уйдет
Не плачь, мальчик, не надо плакать!

Тихо плачет мальчик - столько лет прошло.
Стала Сказка - грязью, стало Море - лужей.
И бумажным стал настоящий флот.
А бумажный флот - никому не нужен...
Тихо плачет мальчик и глядит с тоской
Как его мечту в водосток уносит...
...А маяк погас. И причал пустой.
И уже давно наступила осень.

Не плачь, мальчик, ты сделал, что смог,
Не смотри с укором в ручеек блестящий.
Пусть бумажный кораблик ушел в водосток,
Но тебе твой Бог скоро даст настоящий!
И пускай разбит твой игрушечный флот
И вокруг тебя - только грязь и слякоть...
Пусть беда твоя в водосток уйдет
Не плачь, мальчик, не надо плакать!

@темы: Стихи и песни, Наше творчество

---

Мнение

[На Взлет!]

теперь (более новые книги о 90 и 2000) я все не могу понять одного: когда были пионеры-октябрятцы было оправдано вот это разделение на мир детей и мир взрослых. Они практически не соприкасались и все это было, как игра. Игра серьезная, но все-таки игра. А взрослые - где-то далеко, это так... у них свои проблемы.
Происходила закладка основных ценностей и можно было руководствоваться принципом "свои"- "хорошие люди" -"мразота" -"слабаки". Это четыре отдельные группы.

Но сейчас — этого разделения нет. Между миром детей и миром взрослых. Объективно нет. А категории разделения взрослых остались: "хорошие люди" -"мразота" - "слабаки".

Прочитала "Бронзового Мальчика". Книга в целом хорошая — рассуждения о режиме и нынешней власти правильно поданы. История вполне интересная. Вот только от разделения взрослых Крапивин никак не уйдет...на сей раз на мразоту и слабаков. Первую категорию я не рассматриваю - таких достаточно. Но.
Есть ситуации, когда дети без взрослых вообще не справляются (я о случаях серьезных болезней и смертей).
Но парень записал отца в слабаки, и с одной стороны вроде бы правильно, а вот с другой...
сколько бы ты ни кричал о высоких идеалах (все кричат в 15 лет), но чем дальше растешь, тем яснее понимаешь, что взрослые — тоже люди. И об оттенках тоже. И о полуправде. И сколько б ты не кричал о высоких идеалах, во взрослой жизни они действуют искаженно. И в итоге из максималиста ты превращаешься в такого же слабака, каким считал когда-то своих родителей. И уже твои дети считают тебя слабаком, если не мразотой.

Вот этого понимания — что взрослые тоже люди, Крапивин увы и ах не дает.

И о том, что уже будучи взрослым нужно нарабатывать высокие идеалы сызнова — тоже.

И о том, почему взрослые (в большинстве своем) не говорят с детьми на взрослые темы — тоже. "Вырастешь, поймешь".


Или это только я такая особенная, что у меня разделения на мир детей и мир взрослых не было, а сразу мордой об кирпич?

@темы: Рассуждения

---

не совсем в тему, наверное.

[Stakkars]

но раз уж здесь так пусто и тихо...
Маленькая рассказка))

Дорога к бабушке была похожа на кошмар: пять часов в очереди на границе, какие-то непонятные то ли горы, то ли сопки, перевалы и глухой звон в ушах. Мама сидела впереди и беспрерывно болтала с шофером о чем-то неинтересном: про цены, зарплату и визы. "Деньги, деньги, деньги" - звучало во взрослом разговоре без перерывов, и Сашка скоро перестал вслушиваться. Да, мама едет заработать, он это и так знал: она сама говорила. Потому что в этой самой Норвегии людям платят гораздо больше, чем в "их нищей России", и вообще. Потом мама купит ему велик, настоящий, скоростной, но это только когда уже вернутся. Потому что цены в этой самой Норвегии...
Сашка откинулся на спинку сидения и закрыл глаза: его подташнивало, опять укачало, наверное, - и сам не заметил, как заснул.
Приехали уже затемно, бабушка встречала их на пороге большого, странного дома, а потом показывала свое новое жилье - здесь было целых три этажа и широкие, обитые зеленой дорожкой лестницы, и огромный телевизор на стене, совсем, как в рекламе. А новый бабушкин муж оказался суров и огромен, с аккуратной бородой, и говорил на непонятном языке, улыбаясь. Бабушка быстро переводила: что муж ее рад, и чувствуйте себя, как дома, и какой славный ребенок... Ребенком он назвал Сашку, но сил возмутиться уже не было - очень уж хотелось спать. Мама заметила, потрепала ласково по голове, попросила потерпеть. Терпеть пришлось недолго: вскоре Сашке показали его комнату и разрешили лечь.
Кровать была непривычно широкая и твердая, а за полуоткрытым окном кричали чайки. "Море", - подумал Сашка, засыпая. Здесь же должно быть море, мама говорила.
Утром он проснулся от назойливого жужжания мотора где-то под самыми окнами, полежал немного, рассматривая светлый потолок и деревянные стены, потом все-таки встал. Комната, которую ему выделили, была на втором этаже, гостевом, как сказала бабушка, этаже, а мамина должна быть рядом. Сашка пошел искать.
Во всем доме было пусто, только негромко бормотал что-то телевизор на первом этаже, на том же странном и смешном языке, на котором говорил вчера новый бабушкин муж. На низком журнальном столике стояла огромная ваза с чипсами, Сашка подумал и утащил один.
- Привет, - сказали сзади, и Сашка, вздрогнув, обернулся. Бабушкин муж стоял возле дверей и улыбался. Оказывается, он умел говорить по-русски.
- Здравствуйте, - воспитанно ответил Сашка, гадая, где же сейчас бабушка и мама, и о чем говорить с этим... дедом.
- Кушать? - смешно спросил бабушкин муж, и Сашка понял, что не помнит, как его зовут - вчера вроде как говорили, но имя было длинное и странное и из головы вылетело сразу же.
Сашка кивнул.
Позавтракали быстро, бутербродами, молоком и парой шоколадных конфет. Потом бабушкин муж ушел ненадолго, а вернувшись, протянул Сашке тонкую куртку и сказал просто:
- Идем.
А дальше выдал что-то на своем, чего Сашка вообще не понял, да и пытаться не стал: наверное, этот дядька знает, куда зовет.
На улице было солнечно и прохладно, ветер встретил их прямо за дверями, рванул назад незастегнутые полы великоватой куртки, взъерошил волосы. Сашка поежился от неожиданности и послушно зашагал вслед за бабушкиным мужем.
Шли они недолго: широкая, залитая гладким асфальтом улица, криво изгибалась куда-то вниз, мимо аккуратных двух- и трехэтажных домов, со стриженными газонами, с машинами возле гаражей, с крохотными клумбами под окнами - совсем, как в кино про Америку иногда показывают. Возле одного из домов улыбчивый толстяк накрывал брезентом большую лодку в прицепе.
- Хай, Поль! - крикнул он бабушкиному мужу и улыбнулся еще шире, а Сашка вдруг вспомнил, что имя его нового деда, кажется, начинается с простого "Поль".
- Хай, Курт! - ответил дед, не останавливаясь, и добавил что-то звонкое и веселое, отчего толстяк с прицепом громко рассмеялся и одобрительно закивал.
"Как же мы разговаривать-то будем? - озадачился Сашка. - И куда мы идем?"
Но мысль тут же вылетела у него из головы, потому что улица неожиданно повернула и вывела к морю.
Сашка никогда раньше не видал моря, только читал о нем: про пиратов, про капитана Немо и про дельфинов. А еще море показывали по телевизору, вернее, много разных морей. Там были парусники, яхты и рыбы...
Здесь ничего этого не было. Просто узкая гавань и пристань с кучей крохотных корабликов, и каменная полоска мола, за которой начиналась синь - яркая, живая синь, сливающаяся на горизонте с небом, и белые барашки волн переходили там как-то незаметно в облака.
Сашка встал, разглядывая неожиданную картину. Вчера они ехали мимо этого... а он и не заметил.
Поль улыбнулся, останавливаясь рядом, помолчал, словно давая Сашке время привыкнуть - к свежему, пахнущему морем, ветру, к чайкам, яростно кричащим над самой головой, к золотистой дорожке солнца на рябой поверхности воды в бухте... потом дернул Сашку за рукав и сказал снова: - Идем.
Причал внизу был из старых, темных от времени досок, расписанных пахучими пятнами чаячьего помета, и какие-то алые пластиковые шары валялись здесь, и сети, и бухты троса и совершенно непонятные железяки. Сашка вертел головой по сторонам, разглядывая загадочное морское хозяйство, и чуть не споткнулся о моток тонких нейлоновых веревок, но бабушкин муж придержал его за локоть, кивнув под ноги: внимательней, мол.
Наконец они добрались до края причала: корабли здесь стояли совсем не прогулочные, Сашка понял это сразу - лебедки, троса какие-то на палубах, тенты брезентовые, вид неказистый. Рыболовные это были корабли. Только маленькие очень, словно игрушечные.
Поль вдруг ловко скакнул на борт одного из корабликов: красного, с белой надстройкой рубки и синим брезентом, натянутым вдоль палубы.
- Идем, - позвал он, оборачиваясь к Сашке. - Идем.
И Сашка послушно прыгнул.
А палуба качнулась под ногами, и корабль глухо стукнулся бортом о причал. И совсем рядом оказалась дверь в рубку, за которой виднелся край самого настоящего штурвала - коричневого, деревянного... как в кино.
Сашка замер. У этого... Поля, есть корабль? Свой личный корабль? И он ходит в море?.. А зайти внутрь можно?
Бабушкин муж рассмеялся неожиданно и ушел куда-то на нос, ловко обогнув рубку с боку.
Здесь было тихо и жарко, на палубе, только брезентовая стенка упруго изгибалась под порывами ветра, дующего там, снаружи. И от нагретого металла пахло солнцем и йодом. И рыбой.
Поль вынырнул откуда-то с другой стороны рубки, дернул нетерпеливо Сашку за собой, почти протащил по узкой полоске между стенкой надстройки и стальным поручнем - на нос, ближе к бухте и молу.
- Се! - непонятно сказал он, тыкая пальцем куда-то вперед, и Сашка послушно вгляделся.
Впереди, у самого края мола, там, где коричневатая гладкая вода гавани мешалась с темной синевой открытого моря, мелькала какая-то черная точка. Вот она дернулась, пошла вверх, увеличиваясь в размерах, и Сашка вдруг понял, что это тюлень. Черный и мокрый, совсем как в передачах о животных.
Тюлень мелькнул и скрылся из вида, а Сашка остался стоять, впитывая в себя простор, вольно раскинувшийся впереди - совсем рядом, всего лишь за молом.
- Завтра, - сказал Поль, осторожно трогая его за плечо. И указал на море впереди.
А чайки кричали - пронзительно, сварливо, и ветер подталкивал в спину, торопя - туда, к синей дали, к самому горизонту.
- Завтра.

@настроение: а у организатора ссобщества недавно ДР было))

@темы: Наше творчество

---

и снова о море и кораблях

[Milady shamAnka]

Можно мне тут пофлудить фотографиями? А то как-то тихо и пусто.

Если нет, скажите, я всё поудаляю.

Учебный барк "Белем"

Ну да, французский. Но сути это не меняет, верно?)))

1

Внимание, траффик!

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

@темы: Фото и картинки, Парусники

---

Тополята

[Антошка-пулемётчик]

Кому удалось уже прочитать новую книгу?
Каковы впечатления?

@темы: Впечатления, Тополята, Книги

---

та сторона, где море...

[Milady shamAnka]

да, я знаю, что горизонт завален)))

если руки дойдут, потом выровняю)))

@темы: Фото и картинки, Ассоциации

---

[Лис]

Young fisher by ~Happymorphine on deviantART
А это, пожалуй, ссылкой.
swussian.deviantart.com/art/Krapivin-fanart-137...

@темы: Рисунки

---

найдено в жж

[Milady shamAnka]

(с)ledysh

отсюда http://community.livejournal.com/coffee_mood/1257924.html

@темы: Фото и картинки

---

Еще к вопросу совместимости аниме и Крапивина.

[Сайки]

Здравствуйте.)
Немного о совместимости одного конкретного аниме, вернее, манги и одного конкретного цикла, а точнее, повести Владислава Петровича Крапивина.

Когда я только начала читать мангу "Стальной алхимик", характеры, поступки и мотивация персонажей постоянно заставляли вспоминать персонажей В. П. Крапивина. В конце концов родилась идея написать кроссовер по этим мирам. Или, если хотите, граням Великого Кристалла. И только в процессе написания я поняла, что да - поступки и мотивы схожи, но в основе лежат совершенно разные этические системы.

Название: Но только истина всегда одна...
Автор: Ка-детка
Фэндом: ФМА \ «В глубине Великого Кристалла» В.Крапивина
Персонажи: полковник Мустанг, ОМП, персонажи повести «Крик петуха» - Виктор, Цезарь, Рэм, Филипп Кукушкин.
Рейтинг: PG-13.
Жанр: джен, ангст, психоделика, Deus ex machina
Саммари: написано по "той самой" 102 главе манги "Стальной алхимик".
Дисклеймер: все персонажи принадлежат госпоже Аракаве и Владиславу Петровичу Крапивину. Бездна – сэру Г. Л. Олди. Еще кое-что позаимствовано по мелочи. Любое сходство с реально существующими людьми является случайным.

Эпиграф.

Глаз за глаз. Зуб за зуб. Сколько дашь,
столько и вернется. Добром за добро, злом за
зло. Воздалось по заслугам. Баш на баш. И так
далее. Что-то в этой общепринятой системе
счисления мне всегда казалось неестественным.
Хотя я так и не смог определиться, что именно...
Из записей Нихона Седовласца

Сражались мы неоднократно
С неправдой ненавистною.
Но часто нам мешала правда,
Земная, маленькая правда.
Правда, но не истина.
Песенка о правде из к\ф «Не покидай».

Пролог первый. Алхимический.

Пролог первый. Алхимический.
...Белый, ослепительно белый мир. Огромные черные Врата. И изображение древа жизни на них - древа Сфирот, чье предназначение – не допускать к людям бесконечный Свет. Кетер... Хохма... Бина... Хесед... Гевура... Тиферет... Нецах... Год... Йесод... Мальхут.
- Добро пожаловать! – между ним и вратами встало улыбающееся существо. При взгляде на него болели глаза. Оно казалось одновременно бесплотным и пугающе материальным. Слишком материальным.
- Что ты такое?
- Иногда вы называете меня «миром». Иногда – «Вселенной». А бывает – «Богом». А еще «Истиной». А еще – «одним». Или «всем». Но я – это ты.
- У меня нет времени на загадки! Я должен вернуться обратно!
- Иди, человек, - ухмылка существа расползлась от уха до уха.
Врата беззвучно начали открываться. За ними была - Бездна, и Бездна была – живая!
Мириады глаз – распахнутых, жаждущих, зовущих. Мириады рук – цепких, нетерпеливых, жадных. Беззвучный крик плавился, распадался в подмигивающей бесконечности. «Ты – наш!» - смеялась бесконечность. «Ты, ты, ты – дай...»
Шаг вперед и шепот за спиной:
- Равноценный обмен, человек. Твоя плата - нечто, не ценимое тобой и кое-что, без чего ты не мыслишь себя...
А потом мир перелистнул страницу...

Пролог второй. Кристаллический

Пролог второй. Кристаллический.
...Первым вернулось осязание... Он лежит ничком... Жесткая трава колет щеку... подсохшая, как бывает в августе, в самую жару... Солнце печет затылок... Тело ломит так, словно его пропустили через пресс... но кости целы... кажется... Как хочется лежать и не думать, не знать - что же случилось, и где он оказался...
Человек открыл глаза. Прямо перед ним по сухому серому стебельку полз черный жучок. Важно так полз. Неторопливо. Никакого дела ему не было до лежащего человека. Совсем никакого. Любопытная мышка выглядывала из норки и поводила усиками, принюхиваясь. Пряно и горько пахло сухой травой, пылью и солнцем. Человек медленно встал на четвереньки, потряс головой, облизал пересохшие губы. Ему очень хотелось пить. Значит, надо встать и идти искать воду.
Он, шатаясь, поднялся на ноги. И посмотрел вокруг... Этот мир был плоским. И черно-белым. Ослепительно белое солнце, клонящееся к закату. Сероватое темнеющее небо. Высокая трава всех оттенков серого – словно бескрайнее волнующееся море, уходящее к горизонту. Больше не было ничего – только там, на границе травы и заката чернели какие-то строения.
Почему он оказался именно здесь? Вокруг обычная трава, примятая под ногами – там, где только что он лежал. Никаких кругов на земле, ничего... И, насколько ему было известно – в Аместрис и сопредельных государствах серые закаты и травы не встречались. Машинально он вытянул руку вперед и щелкнул пальцами. Щелчок – и меж пальцев проскакивает искорка. Что ж, перчатки при нем. Оружие – он нащупал рукоять «Беретты» в кобуре – тоже. Остался сущий пустяк – найти алхимика, сыгравшего с ним несмешную шутку и вернуться обратно. А запад – направление ничуть не хуже прочих. Он откинул со лба волосы, одернул серый мундир. И замер... Форма полковника армии государства Аместрис – не серая! Цвета темной лазури! Тогда и... Небо – голубое? Закат – малиновый и алый?! Трава – зеленая?!..
«Нечто, не ценимое тобой и кое-что, без чего ты не мыслишь себя»... Он вытянул дрожащую руку, сложил пальцы для щелчка... Закрыл глаза... Понять, разъединить, собрать заново... – и ничего. Знакомые элементы не складывались в привычную схему, он не чувствовал их. Совсем... Человек рухнул на колени. Нет, этого не может быть! «Не бывает так, чтобы чего-то не было» - ехидно усмехнулся кто-то в его голове.
Он вынул из кобуры табельную «Беретту». Выщелкнул обойму и пересчитал патроны. Десять... Ровно десять... Высыпал на ладонь и долго смотрел на них... Потом зарядил пистолет и поднес к виску... Зажмурился, ощущая прикосновение холодной стали... Подумал и... опустил пистолет... И долго еще перепуганная мышка дрожала в норке, слушая безнадежный стонущий вой...

Глава первая. Соло. Рой.

Глава первая. Соло. Рой.
Далекое строение на горизонте постепенно приближалось. Теперь оно походило на наклонно стоящую башню. И в жарком дрожащем мареве казалось, что она вот-вот упадет.
Он не мог сказать, сколько времени шел. Его внутренний хронометр редко подводил, да и часы вроде бы показывали правильное время. Но, хотя по ощущениям прошло не более восьми часов, в этом странном месте успело стемнеть и вновь рассвести. И теперь короткий день так же быстро клонился к закату.
Он измотался. Не только, и не столько физически. Тем более, что пару часов пришлось просидеть в траве, ожидая рассвета и пялясь то в черное небо с незнакомыми, слишком крупными и яркими звездами, то в непроглядную темноту - прислушиваясь к каждому шороху. Хотя, похоже, ничего крупнее перепархивающей в кустах и выглядывающей из норок мелочи здесь не водилось.
Добравшись, наконец, до башни, Рой долго смотрел на нее. И дикое разочарование мешалось в нем с усталым удивлением. Циклопическое сооружение из грубо обтесанных глыб косо возносилось метров на пятьдесят. Из всех падающих башен эта, несомненно, была самая падающая. По всем законам гравитации ей полагалось грохнуться и рассыпаться. Но Роя нисколько не интересовал сейчас замысел неведомого архитектора.
Он осторожно проверил башню. Странно, внутри та не казалась наклонной – стены уходили вертикально вверх. И отщелкивал время огромный маятник – метровый металлический шар, насаженный на металлический же стержень. Рой запрокинул голову - гнетущее ощущение, что стержень уходит в бесконечность. Во всяком случае, двигался он вертикально, а шар проходил над круглой, посыпанной песком и огороженной черно-полосатыми брусками площадкой на одной и той же высоте. А когда проходил над краем площадки – что-то щелкало звонко, хотя маятник и ничего не задевал. По экватору его опоясывала того же металла лента с вычеканенными непонятными знаками. Ничего подобного Рой раньше не встречал, и к алхимии они вряд ли имели отношение.
Рядом не было никаких признаков жилья. Разве что приземистая каменная постройка – но внутри было зябко и пахло затхлостью и заброшенностью. А вот небольшая костровая площадка рядом и аккуратно сложенный хворост вселяли некоторую надежду. Скорее всего – он вздохнул – это или заброшенная церковь, или что-то вроде обсерватории. А может, и то, и другое вместе. Еще был колокол… Безъязыкий колокол, подвешенный на гранитной перекладине. Рой подобрал камешек, бросил – глухо стукнуло. Хм, а если?..
От грохота выстрела заложило уши и зазвенело в голове! Эхо пошло гулять во все стороны, отдаваясь дикой вибрацией в костях – даже зубы заломило. Черт! Если такой шум не заставит примчаться сюда оказавшихся поблизости, тогда… что тогда – думать пока не хотелось.
Он сел, подстелив сложенный френч и прислонившись к шершавой, нагретой солнцем стене башни. Теперь имеет смысл немного подождать здесь. Рой снял с предохранителя «Беретту», положил на колени и прикрыл глаза...
- Здрассте… Вы чего здесь делаете?..
Рой вскинулся, целясь на звук. И только потом открыл глаза. Когда он успел отключиться? Да еще так основательно, что не услышал шагов.
Напротив стоял кудлатый пацаненок - босой, в обтрепанной рубашке и подвернутых до колен штанах, усыпанных изображениями монет. Рой быстро опустил оружие. Он ожидал увидеть кого угодно. Но не мальчишку. Тем более, мальчишку, без страха глядящего в ствол наведенного на него пистолета. С удивлением. Обидой даже. Но без страха.
- Так вот чего гремело так… - протянул пацаненок, - Вы не оглохли часом, когда стреляли?
- Оглох немного, - кивнул Рой. Убрал «Беретту» и сказал как можно мягче, - Не бойся. Я ничего плохого тебе не сделаю. Я… заблудился немного.
- Бывает, - солидно кивнул мальчишка и протянул руку, - Меня Филипп зовут.
- Рой. Приятно познакомиться, - он встал и с самым серьезным видом пожал чумазую ладошку.
Пацаненок заулыбался и вдруг спросил с любопытством:
- А юбку на штаны вы зачем надели?
- Что?! – Рой заморгал оторопело, - Какую юбку?
- Вот… - назвавшийся Филиппом ткнул пальцем в отлетные полотнища Роевых форменных брюк.
Почему-то Роя такое отношение к его форме задело. И сильно задело. Но обида – чувство нерациональное, так что он сухо пояснил:
- Это – не юбка. И так - положено. Только не спрашивай – зачем. Не отвечу. Потому что сам не знаю.
- Ладно, - Филипп покладисто кивнул, - А почему вы стреляли в колокол?
- Чтобы меня услышали, - он решил, что говорить правду будет выгоднее.
- А зачем?
- Потому что я должен вернуться… туда, откуда пришел. Сам – не могу. Не знаю как. Хочу найти того, кто знает, - что-то слишком часто он повторяет эти проклятые слова «не знаю» и «не могу».
-Это вы правильно сделали. Вас теперь все пограничники услышали. Придумаем что-нибудь, - пообещал пацаненок, - Сейчас ребята придут, и обязательно придумаем. Пограничники мы или нет.
- Пограничники? – переспросил Рой, - Охраняете границу?
- Не-а… Чего ее охранять. Барьеры и так кого зря не пропустят. Мы – наоборот…
Рот у нового знакомого не закрывался. Рой уклончиво отвечал на бесконечные вопросы, вылавливая для себя крохи полезной информации. События последних месяцев научили его верить в вещи, казавшиеся раньше сказками. Но путано-восторженные рассказы мальчишки о путешествиях в разные миры – Филипп называл их Гранями Кристалла – казались детскими выдумками. И одновременно - внушали надежду. Если здесь есть хоть капля истины… и где-то среди этих Граней затерялся его родной мир…
Он недолюбливал детей. Вернее – хотя даже сам себе признавался в этом с трудом – боялся их. Судьба не лишена иронии. Теперь ему придется просить помощи у них. Как они называют себя? Пограничники? Те, кто ходит через границы. А то и мимо них… Контрабандисты малолетние…
Филипп, тем временем, сложил костер, пошарил по карманам и досадливо вздохнул:
- Только спички я забыл. Может, у вас есть? Или зажигалка?..
- Спичек нет, – Рой усмехнулся, радуясь представившейся возможности удивить мальчишку, - Но огонь сейчас будет.
Он выбрал пучок травы посуше, сунул между ветками, натянул перчатку. Жаль, что он лишился алхимии, но должно выйти и так. Щелчок, щелчок, щелчок… посыпались искры. И высохшая в порох трава задымилась, проклюнулся язычок пламени.
- Здорово, - отметил Филипп. Без особого, впрочем, удивления, - Это хорошо, что у вас такие перчатки нашлись. А то я все без огня, да без огня. Это вы их вместо спичек таскаете? А узор на них зачем? Ящерка какая смешная!..
Рой кивнул. Молча. Вовсе не нужно мальчишке знать – зачем, на самом деле, он носит… носил огнеопасные перчатки.

Глава вторая. Соло. Витька.

Глава вторая. Соло. Витька.
Когда они с Цезарем добрались до башни, уже почти стемнело. Конечно, Филипп уже был там. Сидел на площадке, подкладывал веточки в костерок. Как всегда – неумытый и босиком.
- Привет! - радостно поздоровался он.
- Здравствуй, Филипп! – вежливо ответил Цезарь. Витька махнул рукой:
- А Рэм и Лис где? Чего ты не с ними?
- Лис сегодня не придет. И Рэм пошел обычным путем – по реке. А я – так.
Витька с завистью вздохнул. Прямой переход через грань Кукушкину – «так»… Витька тоже умел ходить по вектору, только мучился каждый раз, не пойми отчего. А Цезарь и вообще летать не мог.
- Вот он, паразит! – Рэм с самым суровым видом приближался к башне, - Я его у лодки жду – жду, чтоб вместе плыть… А он тут болтается!
- А чего?! – скандальным от испуга голосом заявил Кукушкин и, на всякий случай, придвинулся ближе к Цезарю.
- Ладно тебе, Рэм. Не трогай ты его, - примирительно сказал Витька. Рэм засопел:
- Пусть спасибо скажет, что Лис здесь нет… Чудо неумытое, ты скажи хоть – чем грохнул под колоколом? По всем совмещенным пространствам эхо пошло…
- А чего сразу я? – насупился Филипп, - Это и не я вовсе. Это – вот он стрелял.
Все трое посмотрели туда, где возле башни, незамеченный в сумерках, сидел незнакомый человек. Вот он поднялся, подошел к костру – черноволосый мужчина с жестким, злым лицом и чуть раскосыми, усталыми глазами. В грязной белой рубашке и чудных брюках – сверху что-то вроде длинной юбки с разрезами.
- Добрый вечер, ребята. Извините, если помешал, - негромко сказал он, - Но я вынужден просить у вас помощи.
Все как-то сразу почувствовали себя неловко. Как бывает, если взрослый просится в детскую игру.
- Вот. Это – Рой. Он заблудился здесь, а ему очень надо домой вернуться, - сообщил Кукушкин.
- Витька... – Чек, не отрываясь, смотрел на мужчину. Вернее, на его ноги, - Вить... Его сапоги... уланы носят такие же, помнишь?.. Кто вы такой? Улан?
- Не имею никакого отношения к уланам. Я - Рой Мустанг. Полковник армии Аместрис, - коротко и сухо представился мужчина. Словно в подтверждение своих слов поднял с земли и накинул на плечи короткий френч: блеснуло золото погон и аксельбанта.
Ребята переглянулись.
- Что нужно от нас... полковнику армии?

Глава третья. Дуэт.

Глава третья. Дуэт.
Рой.
Подростки, ослепленные светом костра, теперь щурились, стараясь разглядеть его. Здесь давно не слышали о войне, если не знают, что нельзя ночью долго смотреть на огонь...
В свете костра они были похожи на ожившие черно-белые фотографии. И смотрели на него без страха... Четверо мальчишек. Трое ровесники – лет по тринадцать. И не один из них не боялся. Не боялся его - незнакомого мужчины. Грязного, ободранного, с сумасшедшими глазами. Смотрели с настороженным любопытством, но без страха…Черт! Догадливые детки. Во всяком случае, тот, который обратил внимание на его сапоги - худой большеротый мальчишка с белыми жесткими волосами, подстриженными ровным пушистым шаром.
- Что нужно от нас... полковнику армии?
- Вернуться домой, - он сжал кулаки и низко поклонился, - И я прошу вас помочь мне... вернуться.
Рой никогда не страдал отсутствием гибкости позвоночника. А для достижения цели все средства хороши. До тех пор, пока эти средства касаются лично его. Пусть детям польстит, что взрослый человек обращается к ним с просьбой.
- Вы слышали о Западной Федерации? О системе индексов? О Полуострове?
- Нет. Нет. Нет.
Вот черт! Этот мальчишка, смахивающий на одуванчик, явно умеет вести допрос ничуть не хуже самого Роя.
- Как вы попали к Башне?
- Пришел.
- Тогда как очутились здесь? В локальном пространстве? Что вы знаете о межпространственных туннелях? – это спросил другой – загорелый, высокий, в пятнистых шортах.
- Я ничего об этом не знаю. Я не знаю, что значит «локальное пространство». Я не знаю – как очутился здесь. Очнулся в степи. Там, - Рой неопределенно махнул рукой, - Увидел на горизонте башню. Пришел сюда. Встретил Филиппа. Он сказал, что вы сможете помочь.
- Чек, а может и правда... – нерешительно пробормотал высокий, - Ну, не все они такие гады... Видно же, что не врет.
- Ага... – поддержал Филипп, - Помните, я рассказывал, как в степи потерялся... Там есть чего-то, не видно – куда лететь...
- Извините, - светленький, наконец, расслабился, - Мы не хотели вас обидеть. Извините. К сожалению, нам иногда встречаются люди, воспринимающие нас... неадекватно... Меня Цезарем зовут. Это – Виктор.
- Можно – Витька, - представился высокий.
- Я – Рэм, - молчаливый крепкий парень улыбнулся.
- Мы поможем. Если вы пообещаете, что не станете рассказывать о нас.
- Уверяю вас, если я начну рассказывать о том, куда и как попал – неадекватным сочтут меня. И запрут в тихом месте с мягкими стенками – до восстановления рассудка. «А если я окажусь таким идиотом, что проболтаюсь», - добавил про себя, - «то расспрашивать меня будут долго и подробно. Возможно, с помощью алхимии. Или старых проверенных раскаленных щипцов».
- Мы вам верим, - очень серьезно произнес Цезарь.
- Благодарю, - Рой поклонился еще раз. Черт! Да он и на колени встанет, не раздумывая. Если это поможет.
Кукушкин встал, старательно вытер ладони о штаны. Подошел к Рою и взял того за руку. Улыбнулся доверчиво:
- Я сейчас попробую. Только если вас там ждет кто-нибудь. Или вы очень хотите кого-то увидеть. Иначе не получится. Вы представьте... представьте себе то место, куда хотите попасть... И прыгните туда. Понарошку. Как будто.
Представить... Рой закрыл глаза и... вдруг увидел, словно наяву... Чернота... и сетка координат, вроде той, что наносят на стратегические карты... только эта сетка светится в темноте... Словно бы он летит в этой пустой черноте, но не страшно. Потому что за руку его крепко держит смешной кудлатый мальчишка...
Двор резиденции фюрера... Старший лейтенант Хоукай... Лиза, окровавленная Лиза... «если проведете преобразование - убью»... Кинг Бредли... гомункул Гнев... распинающий его самого в алхимическом круге... Гордыня, пожирающий алхимика... Вернуться! И больше ничего он не желает!.. Пусть с опозданием, но вернуться... Одно из перекрестий сетки запылало ярче... Его потянуло туда...
Словно удар под дых! Резко, неожиданно, подло! Когда вышибает воздух из легких и сгибаешься пополам от боли... Вот также Роя вышибло из этой зовущей черноты. Он скорчился, глотая воздух – словно и вправду получил пинок в живот.
- Верни меня туда! Немедленно! – он тряхнул пацаненка за плечи, напрочь забыв о том, что перед ним ребенок, - Верни!
- Не получается! – в голосе Филиппа самый настоящий страх и слезы, - Я чуть не потерялся! Нету там окошка!.. Там пожар… зарево!..
- А что ты хотел увидеть?! Конечно, там пожар! Там война... военный переворот... Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать... Какие, к черту, окошки?! Никто меня не ждет! У меня и дома-то нет – жилье служебное, я за полгода даже вещи толком не распаковал! – Рой окончательно растерял свое хваленое самообладание, - Там война, понимаете вы или нет?! Там мои люди погибают... пока я тут прохлаждаюсь!
В плечи ему вцепились остальные, оторвали от Филиппа.
- Я правильно понял, - это сказал самый старший, назвавшийся Виктором – Вы развязали эту войну?
Четыре пары глаз пристально смотрели на него. И Рой почти с ужасом ощутил, как эти взгляды выворачивают его наизнанку. Что солгать... ч-черт! даже слукавить под этими взглядами невозможно. Да что же вы все такое, детки?! Схожее ощущение было только, когда он узнал, что тихий воспитанный Салем Брэдли – гомункул.


Витька.
Они втроем едва сумели оторвать от Филиппа офицера. Тот тряс перепугавшегося пацаненка за плечи и повторял, как заведенный: «Верни меня! Немедленно верни!». А потом орал что-то про пожар и войну. Но главное Витька уловил:
- Я правильно понял - вы развязали эту войну?
Офицер медленно поднял голову. Глаза у него были совершенно безумные.
- Да.
- И поэтому вы хотите вернуться? Чтобы убивать дальше?
- Да! Убивать – если будет нужно. Потому что иначе моя страна погибнет!
- Все так говорят, - тихо, зло бросил Цезарь, - Взрослые всегда говорят так. И уланы, которые стреляли в Рибалтера и Корнелия. И «ученые», проводившие опыты над моими родителями. Потому что так нужно.
- И те гады, которые маму Ежики услали к нам в Луговой, - вставил Филипп.
- Вы не понимаете. Глава нашего государства... он и не человек вовсе, как оказалось... он тварь, искусственно созданная тварь...
- Вы, конечно, тварью не будете? Вы будете благородным и мудрым правителем? – Витька не сдержал понимающей усмешки.
- Ты перечитал сказок, мальчик, - оскалился офицер, - Если я добьюсь, чего хочу – меня расстреляют первым. Как военного преступника. Но это не будет иметь никакого значения. Верните меня. Что вы хотите взамен?
- Ничего. Нам ничего не надо от убийцы, - отрезал Чек, - Уходите. От нас вы помощи не получите.
Витька ни разу не видел, чтобы кто-то так быстро и резко бледнел. Офицер сравнялся цветом с собственной рубашкой. Лицо его перекосило судорогой. А глаза… на мгновение Витьке показалось – так смотрит бродячий пес – затравленно и тоскливо.
- Нет, - медленно протянул он, - Я в одном шаге от цели и теперь не отступлю.
- Вить... Рэм... – запоздало вспомнил Кукушкин, - у него же пистолет! Я забыл...
Поздно - черный зрачок пистолета уставился в лицо Цезаря.
- А теперь – Филипп отправит меня обратно. Или кому-то сейчас станет очень больно.

Рой.
- А теперь – Филипп отправит меня обратно. Или кому-то сейчас станет очень больно.
Пистолет уставился в лицо мальчика со стрижкой, похожей на одуванчик. Он знал, что не сможет выстрелить в ребенка. Вот так – в упор. Почти наверняка – насмерть. Но ведь детки этого не знают. Замерли, не шелохнутся. Ну же! Равноценный обмен. Обменяйте жизнь друга на свои принципы...

Он был на взводе. Готовое, уже почти готовое решение ускользало... просачивалось между пальцев... Руки сводило судорогой от злости – на себя... на глупых, ничего не понимающих в своей счастливой сказке детей... И когда из воздуха обрушилось на него чудовище - огромное, орущее... зацепило когтями, целясь острым клювом в лицо... Рой нажал на спуск. Дважды. На одних рефлексах – «убивать, чтобы не быть убитым». Выстрелы прозвучали неожиданно тихо. Два сухих хлопка. Чудовище грохнулось на землю, распластав крылья…
- Петька!..
- Кригер!..
Два отчаянных вопля резанули уши.
Петух… Великолепный крупный петух… Обыкновенный… Мертвый… Серый на пыльно-серой траве. И черная лужица крови.
- Я не хотел... – так невыносимо глупо, по-детски прозвучали эти слова, - Это была самозащита...
Словно глухая стена встала между ними. Рой мог только смотреть. Но договариваться, умолять, угрожать – все теперь было бесполезно.
Филипп присел над петухом на корточки. Потом поднял, положил к себе на колени. Петушиные лапы были скрючены, голова с подернутыми пленкой глазами качалась у самой земли.
Черная кровь бежала Филиппу на колено и стекала по ноге.
Филипп только спросил:
- Это что? Все?..
- Да... – негромко ответил Витька
Глаза у Филиппа были сухие.
Только теперь мальчишки посмотрели на него. Молча. И тугая, невидимая волна ненависти... нет, не ненависти – презрения, ударила в лицо. Заставила отступить на шаг. И еще на шаг. Его словно выдавливало из этого мира.
- Уходите! – резанул сухой приказ.

Витька.
- Уходите, - коротко и резко сказал Цезарь.
Офицер сделал несколько шагов и обернулся:
- Не думаю, что вы ждете моих извинений. Я и не стану просить прощения. Есть поступки, которые не прощают.

Интермедия первая.

Интермедия первая.
Серое, нависшее над головой небо сочится осенней беспросветной моросью. Липкий белый туман – в трех шагах уже ничего не видно. Ржавые рельсы, растрескавшиеся бетонные шпалы. Слякоть. Человек в синей форме упрямо бредет вперед. Он смотрит себе под ноги, поэтому не сразу замечает – чуть впереди идет кто-то еще. Мальчишка со светлыми волосами, стянутыми в хвост на затылке, изображает канатоходца – пританцовывая, шагает по рельсам, раскинув руки в стороны.
- Стальной?! Стальной, подожди!
- Это ты – мне? – он оборачивается.
Нет, это не Стальной. Да и с какой стати он решил, что Эдвард может оказаться здесь. Просто похож. Немного. Серые глаза. Серые волосы. Серая одежда. Да... он же не различает цветов... в постоянной промозглой серости этого места он забыл об этом. Все равно - этот парень гораздо старше и выше Элрика. И что-то еще в нем есть... что-то неуловимо странное... но Рой слишком устал, чтобы приглядываться. Парень грызет яблоко и со странной усмешкой ждет, пока Рой догоняет его.
- Извини, я принял тебя за другого.
- Ничего. В этом тумане обознаться – раз плюнуть, - машет тот рукой, - Куда идешь?
- Туда, - Рой вытягивает руку вперед. Парень ухмыляется.
- Допустим… А откуда ты идешь?
- Оттуда, - Рой указывает себе за спину. Разговор, определенно, приобретает безумный оттенок. А парень хохочет уже в голос:
- Еще лучше! Тогда спрошу так – куда ты хочешь прийти?
- Хочу вернуться. Туда, где сражаются… сражались мои люди… те, кто дорог мне… По крайней мере, я хочу узнать – что с ними стало.
- Ну-ну... Много будешь знать – плохо станешь спать. Дорога сама тебя отпустит. Когда раскаешься.
- В чем я должен раскаяться?! В том, что хочу вернуться к своим людям? Или в том, что не хватило сил довести дело до конца и выколотить из мальчишек информацию? Но не смог бы я выстрелить в детей... Не смог бы... Я не хотел убивать... даже эту чертову птицу – не хотел...
- А этому месту плевать – чего ты не смог бы и чего не хотел... Так и будешь плестись вперед – день за днем, месяц за месяцем. Хотя здесь и ночи-то нет. Тоска-а!.. Видно ты сильно насолил пограничникам, а? – парень с хрустом откусывает почти половину яблока, разворачивается и идет задом наперед. Теперь Рой замечает, что зрачки у него – как у кошки. Вертикальные и узкие.
- Если хочешь что-то получить – нужно отдать нечто равноценное. Если отбираешь что-то очень дорогое – будь готов лишиться того, что дорого тебе. Равный обмен.
- Идиот! При чем тут твой равный обмен? Тоже мне, специалист по этике! – фыркает парень, - Грани различны – и мораль тоже. То, что правильно для тебя, кажется жестоким другому. Так что вот тебе твой личный маленький ад. Кстати, почему без сковородок и костров?
- Среди костров и сковородок Огненный алхимик будет в своей стихии, - Рой криво усмехается. Разговор становится все безумнее, - А здесь всегда идет дождь. Я бесполезен в дождь...
- Понятненько... Слушай, а давай ты по-быстрому раскаешься и свалишь отсюда? Я сюда не разговоры об этике и морали разводить пришел. Мне в этом месте лишние не нужны, я тут в одиночку грустить люблю.
- Хоть сейчас могу встать на колени и поклясться в том, что раскаялся во всех грехах. Оптом и в розницу. Только вряд ли поможет, а становиться клятвопреступником не хочется.
- Вот еще – проблема на мою голову... - парень откусывает от яблока еще раз, запускает огрызком куда-то в туман и чешет в затылке, - А, ладно... Хочешь вернуться?
- Да.
- Просящий – да нарвется на исполнение своих желаний, - ухмыляется парень и вдруг резко толкает Роя на насыпь. От неожиданности Рой оскальзывается и, нелепо взмахнув руками, падает. Падает вниз. В белесый кисель тумана...

А мир перелистывает себя еще раз...

Интермедия вторая.

Интермедия вторая.
Кетер... Хохма... Бина... Хесед... Гевура... Тиферет... Нецах... Год... Йесод... Мальхут…
- Я должен вернуться обратно…
- Что, неужели одного раза мало? Какой упрямый человек... Или глупый?..

Эпилог. Возвращение.

Эпилог. Возвращение.
Темнота. Кромешная.
- Полковник? Вы в порядке, полковник? – а вот это, несомненно, Стальной. Как же без него могла такая заваруха обойтись?!
- Где мы, Стальной?
- В логове главного босса. Что с вами произошло?
- Они забрали меня в странный белый мир. Там были только огромные врата. А потом...
- Врата?! Что они забрали?! Ваши ноги и руки на месте! – несносный мальчишка торопливо и грубо ощупывает его.
- Ты что творишь?! Это и в самом деле ты, Стальной?
- О чем это вы?
- Тут так темно... Я ни черта не вижу. Где мы? Ты можешь что-нибудь разглядеть? Я ничего не вижу...

@темы: Манга, Наше творчество

---

Город 5 кораблей

[Akkiolo]

Решился выложить тут свое произведение
Но не обессудьте оно еще довольно сырое и нуждается в редакции к которой я сам видимо совершенно не способен.
По переводу на русский язык с написанного буду дописывать
Жду комментариев

www.diary.ru/~Akkiolo/

@темы: Наше творчество, Ссылки

---

Начнем, перекрестясь

[Чертополох**]

Галактика по имени Капелька

Название: Трилогия "Галактика по имени Капелька"
Автор:  Чертополох** акка Катарсис,  Stakkars
Фендом: Голубятня на Желтой Поляне, Парень из Преисподней.
Пейринги: Ярослав Игоревич Родин/Сказочница Катарсис, намеки на Игнатик/Мэлл (ОФС)
Жанр: дженистый гет
Рейтинг: фиг вам
Дисклеймер: Владислав Петрович, Борис Натанович, не косысти ради, а в знак огромной любви и уважения. Не притендую на Гиганду. Курсивом выделена выдержка из "Лето кончится не скоро" ВПК
Благодарности: всем, кто держал кулачки за Мэлл и Бедняжке с Айсором.
Примечания: Мэлл теоретически не моя, и тем не менее моя - была изъята у другого автора по причине жестокого с ней обращения.

Пролог

Девочка бежала через джунгли, спасалась, но силы покидали несчастную беглянку. Она знала, что если она сейчас остановится, если позволит себе передышку, то ей не жить. По-любому не жить – убьют или изнасилуют. Если убьют – не жить, если изнасилуют – тоже не жить, потому, что это будет уже не жизнь. Несчастная хорошо помнила, что в ту ночь, когда наемники сожгли ёё деревню, вела отряд серая расплывчатая тень. Пусто-серая тень. Тень просто так, непонятно для каких своих целей отдала тринадцатилетнюю девочку на растерзание матерым головорезам. Отдала. Даже не называя ёё имени. А ведь её звали Мэлл… Звук медной монеты, падающей на стекло, звук дождевой капли, упавшей в озеро. Мэлллллл… Просто Мэлл тринадцати с половиной лет от роду…
- Через час ёё поймают, изнасилуют и убьют – грустно сказал Максим Белой, Юрику и Тику – там будет прогрессор. С ними. Но он их не остановит – у них принцип невмешательства…
- Массаракш, она даже младше Данки! - не выдержала Катарсис.
- Мы им сейчас покажем «невмешательство»! – процедил сквозь зубы Юрки, а Катарсис горестно подумала, что у нее есть всего час. Всего час и трое ребят, детей по сути… Но она же Сказочница все-таки, а если удастся заполучить девочку, то их будет пять, а значит, они будут неуязвимы.
- Игнатик, ты можешь сейчас очень сильно пожелать ей спастись. Очень-очень?
- Могу… я могу пожелать ей найти Храм Матери, который спрячет ее от этих уродов – сказал мальчик.
- Это Храм Девы Тысячи Сердец – кивнула головой Катарсис – и вот что, Тик… Я хочу, чтобы ты знал – у нас с тобой один и тот же Дар. Многие считают его проклятием, но это ведь не так. Тик! Я очень сильно захотела любить в тот вечер, очень. Я собрала букет полевых цветов, чтоб Яр наконец-то нашёл меня. Мы оба умеем оживлять свои фантазии, точнее мы сначала любим, а потом уже оживляем. Нам предстоит сейчас нелегкая борьба, и у нас всего час. А потому знай – МОЁ ИМЯ ЕКАТЕРИНА. КАТЯ. Так звучит моё Истинное Имя, Тик. Ты Сказочник, как и я…
- Я ОЧЕНЬ хочу найти ёё в Храме – сказал Тик – я хочу видеть ёё в Храме. Я хочу видеть ёё, я хочу узнать Мэлл! Я придумаю для неё место, куда она спрячется.

… Спасена! Надолго ли? Вокруг сейчас скрипнет дверь подвала, и войдёт кто-то из ёё преследователей? Вдруг они заложат взрывчатку – просто так, для «зачистки», вдруг… да мало ли этих «вдруг», змеиное молоко! Но у Девы на фресках были кроткие и добрые глаза. Все будет хорошо! Все обязательно будет хорошо!
В подвале Храма-Крепости Девы было темно, но сухо и тепло – камни нагрелись под солнцем, голоса мучителей эхом метались среди голых полуразрушенных стен, кирпичных зубцов, ниш, тяжёлых цепей и старых скрипучих бойниц. Мелл знала, что тут куча переходов, коридоров и тайников, но если все-таки взрывчатка, то ей ничего не поможет..
Раздался шорох, Мэлл вскинулась, как дикий, готовый терзать зубами зверёк, но навстречу ей в подземелье Храма, пропахшего травой и влажным кирпичом, держа руки вперед, вошла молодая женщина. Женщина была красива, а когда она вскинула голову, то стала похожа на Деву с изображений на стене. Рядом с нею находилось несколько ребят примерно ёё возраста, все очень интересные – черноволосый мальчик, натянутый как струна с взлохмаченными волосами и резкими глазами, второй – более мягкий и какой-то более беззащитный, чем его товарищ, с красивыми серыми глазами и волосами странного цвета, вроде бы русыми, но с непонятной рыжиной на концах, и третий – он показался Мэлл знакомым, из ёё снов. Вроде бы ничего красивого – белобрысый, с оттопыренными ушами, с царапиной на носу, но всё равно из ёё снов. Самый младший из них (и самый симпатичный) подошел к Мэлл и сказал:
- Никто, ты слышишь, никто не посмеет тебя обидеть! С нами Сказочница, она хоть и взрослая, но она – наш друг. А если нас стало пятеро – четверо и одна – нам никто не страшен!
Ребята окружили девочку. Дети вообще быстро находят слова и общий язык независимо от планеты, и вскоре Мэлл перестала сходить с ума от страха. Ей стал не страшно. Просто не страшно. Катарсис же, словно унюхав то, что не дано почувствовать больше никому, подошла к детям.
- Встанем в круг. Ребята – предложила она – встанем и пожелаем очень-очень сильно, чтобы нас не нашли… Дева нас убережёт.
И она уберегла, уберегла гигандийскую девочку и ребят из других миров вместе с взрослой, которая за них отвечает – несколько минут назад отряд чётко видел строение, затерянное среди джунглей, и предположил даже, что беглянка там, а теперь от развалин не осталась и следа. Миражом, зрительной галлюцинацией убежала крепость от наёмников.
- Я знаю, чьих это рук дело – простонала Катарсис – здесь помимо меня и Тика есть Та, кто велит. Это она велела этим нелюдям преследовать Мэлл – девочка ей живой не нужна. Значит так, слушать мою команду – я и Юрик отправляемся на разведку, чтоб найти ёё о попросить по-хорошему покинуть Гиганду, Макс и Игнатик остаются стеречь девочку. Вопросы?
- Есть вопрос – Максим вышел вперед – отчего он, а не я?
Мальчик почесал затылок двумя пятернями, как и отец, в его глазах рисовался немой вопрос: отчего не он. Ведь его, его, а не Юрика, создала сама Белая! Она его создала, она подарила его отцу с матерью, а теперь, полюбив другого, берет его сына на опасное задание, а Макса оставляет с какой-то девчонкой!
- Отчего он, а не я, Белая?! Отчего он, массаракш?
- Оттого, что у тебя сестра маленькая есть – объяснил Юрик - и Лада считает, что тут, рядом с Мэлл, ты принесёшь намного больше пользы. Если ты, Гаал, вообще надумал обсуждать приказы! Я, наверно, чуть побольше тебя ненавижу всякую заразу, поганящую Миры.
«Да что ты, массаракш, знаешь о моей ненависти?!» – подумал Макс, вспоминая серую тень без лица возле кровати дяди и тёти, и себя – восьмилетнего малька, который выстрелил бы… Точно выстрелил.
- К…Лада, ты не беспокойся – отметил Тик – всё будет хорошо, мы с Максом убережём Мэлл. У меня бормотунчик есть. И я свечу тебе зажечь смогу.
- А что это такое - бормотунчик? – с живым интересом спросила Мэлл, позабыв на минутку о своем ужасе.
Тик таинственно улыбнулся и извлек из заплечного рюкзака странного круглого человечка, который был сделан из мешочка с проволочными ручками и ножками.
Человечка повесили на цепь, после чего он несколько раз дёрнулся и стал раскачиваться. Девочка метнулась в сторону, мальчишки и Катарсис весело рассмеялись.
- Рассказать тебе Сказочку, девочка? – прозвучал механический голос – о чём тебе рассказать? О том, как юный князь Юр-Танга посадил на коня юную Странницу по Мирам, решив в скором будущем повести ёё под венец в шёлковой понёве и золотых и серебряных гривнах и сделать госпожой Юр-Танка-Пала? Или о молодой девушке по имени Техану?Техану была дочкой одной из бродяг, к ней они относились, как к зверьку какому-нибудь, а однажды с ней случилось то же, что может произойти с тобой, только потом ее еще и в костер сунули. Но ее нашла и спасла мудрая женщина, вырастила как свою дочь.
- Задай ему любой вопрос – шепнул Тик – он не разрядится…
- Я буду жить? – невнятно спросила Мэлл
- Как ты захочешь – легко ответил бормотунчик – захочешь – будешь, захочешь – нет..
Ребята переглянулись, и только Катарсис переспросила:
- Как нам ёё спасти?
- Пер-реименовать ёё – радостно заявил бормотунчик – узнать ёё имя, и дать другое.
- Меня всю жизнь звали Мэлл… - пожала плечами девочка, но Тик ёё прервал:
- Это понарошку. Мы переименуем тебя в Капельку, а потом ты снова станешь Мэлл.
- Лада – обратилась она вдруг к Сказочнице – пообещай, что ты настоящая. И что ты вернешься… Вы вернетесь.

- Ищите ёё ребята, ищите – Серая Тень держит за плечо Рэрри – она не должна далеко уйти. Если вы ёё не найдёте, не случится переломного момента в жизни Странника и Грега.
Рэрри не видит серой тени у своего плеча. Он воспринимает только ёё слова, как свои мысли. Странник и Грег захотят ёё исцелить, захотят взять с собой, но не смогут… не смогут. Они не имеют права вмешиваться. Грег не Эрик – он не бросится спасать ребенка. Ясное дело, что Грег уже не останется прежним…
-Значит так, гадюка семибатюшная – знакомый голос вывел Серую из ёё глубоких размышлений – мне все равно, останется задница Грега прежней или не останется! Забрала свой зоопарк и свалила с Гиганды! Девочку вы не получите!
Белые! Опять Белые! Сколько с ними ни бороться, а они все приходят и приходя! К горлу Ириды был прижат нож-Аллигатор: незнакомый мальчишка с диким своенравным лицом сработал быстро и чётко
- Речь идёт о выборе между эмоциями и рассудком… И убери своего гадёныша!
- Этот «гадёныш» - мой приёмный сын! Я сказала – быстро забрала отсюда весь свой бордель и свалила, ребёнка вы не получите!
Теперь Ирида видит, КТО эта Белая. Катарсис, а значит так просто она не отделается лёгким испугом. Эту дрянь не берет ни молва, ни хула, ни оскорбления. Она всё равно будет бороться под знаменем Веры, ничего не замечая на своём пути. И ей бесполезно объяснять, что таким образом она раскрывает глубокую натуру Странника, его верность выбранному пути и его непростые отношения с Умником. Белая словно слышим мысли Ириды, кивает, потом произносит:
- Девочку вы не получите – мне всё равно, что от этого зависит, будет Умник сверху или снизу! – продолжала Катарсис, а Юрик продолжал держать лезвие возле шеи Серой - Нет на свете такой идеи, ради которой нужно убивать несовершеннолетнюю… Тебя просто никогда не насиловали. МЕНЯ НАСИЛОВАЛИ, я прошла через этот Ад. Да, такого я не пожелаю никому, но ты просто не знаешь, что это такое. И не зная, не имея представления об этом, ты с радостью выпускаешь в Миры эту заразу. Мечтаешь, чтоб тебя так же изнасиловали? Скучаешь? Выйди в мини-юбке и на шпильках в двенадцать ночи в самый глухой район своего города. По крайней мере, так за свою беспросветную дурь пострадаешь только ты сама. Как назовет Грег по твоей задумке мертвое, разодранное тело ребёнка?
Серая молчала. Катарсис подошла и дала ей в глаз. Не пощёчину, а именно в глаз. По-мужски. Юрик присвистнул и восхищенно произнес:
-Лада, а ты – мужик…
- Я делаю для Миров мужчин – с достоинством произнесла Катарсис – так как назовёт Грег убитую девочку?
- Эээээто… - выдавила Серая – «отнеси…это…»
- Это ты – «Это». А ёё зовут Мэлл! Её зовут МЭЛЛ!!!
- То, что ты творишь, не имеет смысла – хрипела Серая – твоя девчонка – капля в море!
- Имеет – отрезала Катарсис – имеет для Мэлл.
- Что мне теперь делать с наёмниками? – вопрос Серой был скорее риторическим, чем обращённым к Катарсис.
- Что хочешь, хоть сама им отдайся. Но не тут. Сейчас ты заберешь свой балаган и уберешься отсюда. Создай свою планету и твори там что хочешь. Не ты Гиганду создавал. Не тебе и решать судьбу ёё детей. Считаю до трех, потом принимаю более решительные меры – один из моих ребят посильнее нас с тобой вместе взятых будет в плане исправления реальности. Несколько наших строк, и весь твой обезьянник вместе с Грегом и Эриком окажется под руинами того места, куда они полезут за Мэлл. Или еще лучше – тебе придётся объяснять матери девочки, что их дочь была зверски убита для того, чтоб у прогрессора, который не смог остановить ёё убийств, и у его любовника в будущем из-за ёё смерти возникли проблемы в постели. Вон пошла!
- Но я…
- ВОН!!! Вон, массаракш! Сука!

- Всё хорошо, Мэлл – прошептала Катарсис, обнимая девочку – они не вернутся.
- А ты настоящая? – спросила Мэлл с неподдельным интересом, обнимая молодую женщину – а то я боюсь, что и ты, и ребята мне приснились… Макс мне обещал показать свою сестренку на Саракше, Нелли. Я очень люблю маленьких, смешных девочек, таких как его сестра. Но если я вас просто выдумала, то всё это неправда, и я ничего такого не увижу
- Понимаешь, Кать… - сказал потом Тик наедине Катарсис – она, убегая от погони, придумала сама себе Сказку о том, как ёё спасать придёт Дева Тысячи Сердец и воины-рыцари. Мэлл придумала нас, и мы появились. К тому же… Кать, я… - мальчик покраснел – я, кажется, понял, отчего Яр тогда подобрал тебя в чужой Грани на обочине. Но я ему не скажу!
- Про Мэлл?
- Нет, про Мэлл скажу. Скажу, что мы решили переписываться – каждый день писать письма и отправлять самолётики с крыш. Я – с крыши нашей старой церкви. Мэлл – с крыши этого Храма Девы. Я другого отцу не скажу. Не скажу, что ты – Катя, а не Лада.

Часть первая. Сердолики

- А поведай-ка мне, солнце мое, что ты у Игнатика просила в каждом письме? Что ты просила ему тебе привезти? «Ладу»? И каждый раз так еще нагло давила на совесть…
- Ладу – легко и весело отвечает мне моя девочка – я просила ему привезти мне Ладу! Потому что ты спасла мне жизнь, Лад, а ведешь себя так, будто меня для тебя не существует! Да ты хоть знаешь, что спасший отвечает за жизнь спасенного… Ты думаешь, что спасла и все, да?
Молчу: Ярик считает, что она права на все двести. Алька ему примерно ту же лекцию на СКДРе прочел. Так то Мэлл в своем праве - имеет все права на свою Ладу.
Любит значит. И не только как спасительницу. Хорошая девчонка. Очень хорошая.
Мы с нею лежим у моря на галечном пляже – купальщиков не особенно много, вода как по мне так прохладная, но очень прозрачная и чистая. Я валяюсь на полотенце, и мне лень вставать и идти в воду. Вместо этого я выбираю из россыпи гальки розовые в белых прожилках камешки. Почему? А без понятия. В женщине должна быть какая-то загадка. Вот и для меня загадка – отчего галечки, которые я выкладываю перед собой, обязательно розовые. Может оттого, что их намного меньше, чем серых с полосами и без полос, а может просто потому, что у меня нынче розово-галечное настроение. Мое черноволосое чудо плюхается рядом со мной, просто проникновенно смотрит мне в глаза, касается руки.
- Лада, это правда?
- Что правда, малыш?
- Что не ты меня создавала? Что меня создала Серая, чтобы потом уничтожить. Будто без моей смерти двое мужиков теперь не договорятся, кто кого сильнее любит и прочая фигня, змеиное молоко…
Признаться честно, сначала я аж подскочила на месте. Кто, вот просто кто, какая сволочь могла наговорить ребенку таких вещей?! Кто-то из бывших так сказать «собственниц» разыскал Мэлл и открыл глаза на то, как все было? Не думаю. Она им и тогда была не сильно-то нужна, теперь – тем более. Я за это даже не волнуюсь. Тогда кто же?
- Кто тебе такое сказал? – хмурю брови.
- Бормотунчик… - девочка краснеет и потупливает взгляд – так это правда?
- Мэлл, конечно же неправда – стараюсь объяснить как можно сдержаннее – конечно неправда. Бормотунчики вечно несут всякую дребедень, иногда – умные вещи, но в основном – дребедень. Капелька, понимаешь в чем дело – тебя создали в самый яркий момент любовного слияния твои родители, папа и мама. Твою планету – Гиганду создали Отцы-Основатели, а то, что за тобой гнались отморозки, не нашедшие себе лучшего применения, чем наемничать – факт, проявление НЕадекватной действительности. А то, что такое вытворяла "нерегулярная армия", наемники на контракте – скотство! Ибо отсутствует трибунал, как таковой…
- То есть если бы все пошло хоть чуть-чуть по другому, то за мою гибель никто даже не понес бы наказания, змеиное молоко?
- «Наказания»? А награду не хочешь? Это называлось «зачисткой», от вас «зачищали территорию». Ты оказалась не в то время не в том месте. Местом стала деревня, где живет твоя тетка. И когда ты убегала, ты посылала в тысячи миров сигнал «NC», или «Новембер Чарли», то есть сигнал бедствия. Это говорит о том, что ты – особенная, Мэлл. Не такая, как все. У меня и у этой Серой один и тот же Дар, вот только… используем мы его по-разному. И на твой призыв о помощи мы пришли обе, но я… я не думала даже, что она сможет так тебе «ответить». Не спасти, не выручить, а отдать поиграть наемникам, чтобы в будущем… Слов нет.
- Понятно – обронила Мэлл как-то слишком беззаботно – Умирать из-за чужой прихоти – вот уж нет: у меня мама с тетей, змеиное молоко, у меня подруги, парусная секция, у меня парень на худой конец!
Тааак, а вот это уже начинаются «цветочки переходного возраста». Нужно ей как можно скорее объяснить все понятия, чтоб потом ни Эшли, ни я. Ни она сама не разводили руками.
- Мэлл, в таких случаях принято говорить «друг». Если речь идет об Тике, то стоит говорить «у меня есть друг». «Мы дружим», а не «мы встречаемся». Встречаются ты с ним начнешь годкам к восемнадцати, не раньше. Если начнешь, конечно. Пока же ничего такого, что является атрибутом взрослых отношений, у вас нет. Я так понимаю, что ты не это имела в виду.
- Да, не это – легко соглашается Мэлл – «этого» с меня за глаза хватило. Да меня до тринадцати лет данный вопрос вообще не интересовал. Помню, когда папа был еще жив, маму в больницу положили, в гинекологию. Мама отчего-то скрыла, где она лежит, и сказала, что проблема у нее в почках. А у нас в школе к тому времени прошло несколько медицинских инструктажей, оттого я все знала и обиделась на маму. Что она скрыла. А после «этого» мать посмотрела на меня и сказала, что я слишком рано повзрослела.
- Ну так тем более тебе ничего от Тика не нужно, кроме прогулок, писем и разговоров. Хватит с тебя тех прикосновений, которые ты еще долго не забудешь. Но знай главное: ты – не сексуальная игрушка, Мэлл. Чем бы ни прикрывались те, кто так решил за тебя.
- А вы с директором Яром долго встречались? – интересуется Капелька уже с интересом.
- Неделю – отвечаю не тая – неделю мы с ним гуляли по Орехову. Ходили в кино и по кафе, цветы-поцелуи, на восьмой день я перебралась к нему в из своей мансарды с вещами, а на десятый мы уже расписались в «Купальском ЗАГСе». А чего тянуть-то, если ты видишь, что хочешь быть именно с этим человеком? «Проверять чувства»? Так они, Капелька, или есть, или их нет. Как можно проверять то, чего нет… «Встречаются» обычно тогда, когда не хотят отягощать себя ответственностью за семью. Начинаются всякие там «пробные браки». А дети как от таких браков – тоже «пробные»? Самое страшное, что девушки сами провоцируют парней на такие отношения, а потом сами же и страдают от этого.
- Понятно – протянула девочка – мама тоже говорит, что «испорченный товар никто не купит»…
- Слушайся маму и Ладу, Мэлл, что бы там тебе не говорили пресса, пропаганда, «молодежные» журналы и подружки. Поверь, самый лучший способ предохранения – фруктовый сок вместо полового акта. Будь сильнее и выше всего этого.
- Пошли искупаемся, Лада – малышка нежно, вкрадчиво, как прирученный зверек, трется об мое плечо.
- Не хо-чу… Ты начнешь брызгаться, заляпаешь мне стекла очков. Да и вода прохладная.
- Так и говори, что плавать не умеешь! Лад, а это хорошо, что война кончилась, а нет не выигравшей, ни проигравшей стороны?
Ну и Капелька – миллион вопросов у нее, один другого интереснее. И все такие, что в двух словах и не ответишь.
.- А сама-то ты как думаешь, Мэлл? Что для тебя важнее – безопасность как твоя, так и мамина, возможность спокойно гулять по вечерам в парке, которому скоро вернут былую красоту, и ходить на пляж, или руины, трупы, голод, продовольственные карточки, зато ощущения того, что ты принадлежишь к главенствующему сословию? Мэлл, война кон-чи-лась. Понимаешь, кончилась. Как – вопрос другой, но она кончилась. И если мне за это нужно благодарить прогрессоров, я поблагодарю прогрессоров, в которых я не верю, за то, что моя Капелька может спокойно ходить на пляж и не бояться ночных сирен.
- А прогрессоры – они какие? Хорошие или плохие?
- Разные. Как все врачи разные – один укол сделал и человека спас, а второй пьяным на вызов приехал и человека убил. Страшно, когда начинают мыслить в таком направлении: «Раз не могли помочь себе, то хотя бы поможем другим!», а я тебе так скажу – человек, на умеющий дать ладу себе, другому вряд ли поможет. Начать надо с себя, тогда мир вокруг спасется. Так, например, остановить войну на вашей планете пытался помимо прочих человек, глубоко несчастный в семейной жизни. Я ничего не хочу сказать – Корней чудесный прогрессор, Клеосемендасет с таким крестным повезло. Вот они и защищает прогрессоров всеми силами. У Джил Гаал, мамы Макса, подруга Анна – прогрессорша. Там тоже не все было в порядке с личным, и свои переживания, перемалывания проблем она всю саракшскую миссию в себе несла. А так нельзя. Нужно, как мой Яр – с чистого листа, ЖИТЬ, а не играть. Потому что людские жизни – не игрушки.
Мэл тяжело вздохнула: ей было тяжело пока воспринимать такие вещи. В ее возрасте все четко и определенно – этот хороший, я его люблю, а этот – плохой, его нужно убить, чтоб никому не мешал жить. Она еще нескоро поймет, что не всякий, кто толкнул тебя в грязь – твой враг, не всякий, кто извлек тебя из грязи – твой друг, а благими намерениями понятно куда дорога вымощена.
- Лада, а давай пойдем на Муравьиное Озеро и там ты мне почитаешь. Если уж все равно ты не хочешь купаться.
- Пошли – согласилась я, отлично зная, что она зовет меня в свое Безлюдное Пространство, к небольшому пруду в дебрях старого парка, возле которого муравьи старательно вырастили огромный муравейник, а девочка про прозвищу Капелька не менее старательно построила город из битого кирпича и камней. Творение трудолюбивых насекомых и Мэлл соседствовали рядом.
Мэлл шлепнулась на деревянную скамейку под высокими секвойями.
- Читай мне, Лада.
- Хорошо, я почитаю. На дальше будешь читать сама! Книгу я тебе оставлю, вернешь через Тика. Кстати, там про прогрессоров немало есть интересного. На чем мы остановились?
- Как убили Шуркиного отца, и он остался сиротой.
- Ага, вижу закладку… «…Но сюда приходил уже не прежний Шурчик Полушкин. Не ласковый, веселый и слегка избалованный папин сын. Приходил замызганный пацаненок с острыми скулами, с твердым кубиком в легких и застывшей душой. Сидел под мокрыми увядшими листьями рябины. Думал. Не спешил. Куда было идти? Обратно в интернат? ...Нет, про интернат сейчас тоже не надо. Про эту серость и кислый запах в коридорах. Про таблетки и уколы, чтобы ночью вели себя тихо. (И тихо вели. Но гадко...) Про улыбчивые делегации, привозившие "сироткам" гуманитарную помощь – ее потом с визгом и руганью делили воспитательницы. ...А есть такое, о чем при Женьке и при Тине вообще не скажешь никогда. Об этой ночной возне в девчоночьих спальнях. Или о скользком, как червяк, восьмикласснике по прозвищу Гульфик – активисте и директорском прихлебателе. Как он, когда гасили свет, ужом лез в мальчишечьи постели. И слюнявыми губами в ухо: "Ах ты мой хорошенький. Дай-ка я попробую на твердость твой гвоздик..." И однажды попробовал Шуркин – стальной, отточенный, длиной в двенадцать сантиметров. Шурка в сентябре подобрал его на стройке и держал под подушкой…»
Я не смогла читать дальше – Мэлл принялась хохотать. Странным нервно-радостным смехом. Потом она успокоилась, вытерла слезы и позволила себе разрыдаться. Я не стала ее утешать – пусть девочка выплачется. Ведь она, в отличие от Ясика и Тика, может вместить в себя факт, который я скрываю от своих «мужчин» - Грань, в которой жил Шурка Полушкин – моя Грань. Я была старше его и Женьки на два-три года, если не меньше. Это МОЯ Грань, это МОИ подростковые годы со «Сникерсами», которые я не всегда получала и с бананами по цене килограмма картошки, с рэкетирами, охмурить которых мечтали мои одноклассницы, с журналом «Костер» и знаменитым «… и все засмеялись», даже когда было реально не смешно… С журналом «МЫ», который тогда еще пытался призывать беречь честь смолоду, а потом перестал. Но в отличие от Шурки Полушкина я – «благополучная» девочка – могла позволить себе роскошь узнать, просто УЗНАТЬ об однополых отношениях только в 16 лет… Зло перестало принимать формы манекенов и клоунов – это уже был не его формат.
Но все равно я хочу, чтоб Мэлл прочитала именно «Лето кончится не скоро» - она не будет читать про боль и несчастья, для нее эта Сказка навсегда останется Сказкой о том, как жили-были мальчик Шурка и девочка Женька…

...Эта сказка пришла
Вслед за пыльными маршами -
Колыбельная песня в ритме конных атак.
Детям сказка нужна,
Чтобы стали бесстрашными,
Взрослым тоже нужна –
Просто так, просто так...

- Лада – всхлипывала Мэлл - я, если что, буду барабанить, Лад. Всегда. Чтоб ты пришла… И еще, Лад, пока ты выбирала розовые галечки на берегу, чтоб потом их там оставить, я кое-что получше нашла…
- Сказала бы, что у тебя тут Город – я бы все принесла с собой. Что там у тебя?
На ладошке у Мэлл лежали четыре белых сердолика, похожие на неграненые кусочки белоснежного сахара.
- На нашей планете сердолик дарят только тем, кого очень сильно любят, Лад – заявила Мэлл – отдай один из них Тику, а два возьми для себя и директора Яра. Так я буду знать, змеиное молоко, что в других мирах меня любят и ждут.

Часть вторая. Дева Озера

- Все девчонки одинаковые, даже бальзаковского возраста – авторитетно заявил Тик, наблюдая за утренним процессом расчесывания у Мэлл и Сказочницы.
- За «бальзаковский возраст» - мерси – обиженно бросила Белая и пригрозила мальчику расческой – а на девчонку я не обижаюсь. Всем доброе утро, кофе в термосе. Мэлл, помоги сварить кашу на костре. Тик, Яр, шагом марш в лес за хворостом.
Мелл сладко, как юная кошечка, потянулась, зевнула и отправилась с котелком к озерцу. «Дева Озера» беспомощно, словно выброшенное на берег морское животное, лежала на боку у самой воды. Казалось, что еще немного, и она вздохнет по-человечьи, жалуюсь на злую, неимоверную тоску по ветру, который наполнит ее парус, по ласковым волнам, по рукам девочки с Гиганды, которые еще вчера так нежно и бережно покрывали ее борта смолою.
- Нет-нет-нет – мысленно обратилась Мэлл к яхте – вы еще не совсем просохли, вам еще совершеннейшим образом нельзя на воду. Постарайтесь меня понять.
Белая наблюдала за Мэлл, как она спускается к воде, как набирает котелок, как заботливо, словно живую, хлопает «Деву Озера» по просмоленному боку. Наблюдала и отчетливо видела – красивая девочка, еще пару лет и будет просто красавица каких мало: всегда большим спросом пользовались черные, искристые глаза, острый подбородок, гордо сжатые, правильной формы губы, волнистые блестящие волосы цвета ночи. А что нос с горбинкой, так это ничего страшного – это предает необыкновенный шарм, делает похожей на дочь какого-нибудь дикого непобедимого горного народа. Она будет красавицей, если… Если доживет.
- Лада, я некрасивая?
- Здрасьте, приехали – поразилась Белая – ни тебе «какую кашу будет делать?», ни тебе «когда рыбу будем чистить», а сразу с места в карьер – «я некрасивая»… Да с чего ты взяла?
- У меня на носу эта проклятая горбинка… Видеть ее не могу.
- Она затрудняет тебе дыхание? Тебе тяжело дышать из-за искривленной носовой перегородки?
- Нет, просто она мне не нравится…
- Значит, не выдумывай. Мне моя грудь до сих пор не нравится, мне не нравятся мои ступни, талия моя не нравится, не нравится подволакивать правую ногу. И перечислять я могу долго.
- Тику может быть не нравятся такие. Как я…
- Мэлл, Тик от тебя без ума. Он просто выражать это не умеет. А любят всяких. С такой грудью, как у меня, любят. Рыжих любят – обожают просто. Лопоухих любят. Точно тебе говорю. Откровенно туповатых любят – Катарсис невольно вспомнила одну из своих одногруппниц – и вообще в любом из миров обычно откровенно уродливых – процента два, ангельски красивых – процентов пять, остальные же девяносто три процента – «была б кастрюля, а крышка сыщется». И уродства у этих людей чаще всего выдуманные ими же самими. Такой горбинки нет ни у кого в многочисленных Мирах, и такой Мэлл – тоже, Мэлл – это целая отдельная Галактика. Поняла?
- Поняла. Лад, а мы из чего кашу будем делать?
- Из перловки, пшено все равно кончилось.
- А чего ты тогда говорила, чтоб я выбирала из чего кашу делать?!
- Учила тебя принимать самостоятельные решения.
- Лад, можно еще вопрос? Лад – она приластилась к женщине и заглянула, как показалось, в самые зрачки – Война правда кончилась?
- П…п..рав…да – еле выговорила Белая и отвела глаза, чтоб ветер сдул с них слезы.

- Ну и зачем ты штурвал от яхты Мэлл на ногу уронил? Не проще ли было сразу якорь? Так, чтоб она в гипсе лежала месяца два-три, а ты за нею ухаживал. Ты что, не знаешь других способов обратить на себя ее внимание?
- Например – шмыргнул носом Тик и с надеждой посмотрел на Яра. Яр все на свете знает и все на свете может. Он подскажет, как сказать Мэлл, что она удивительная.
- Ты можешь насобирать в лесу грибов и принести Мэлл с Ладой. Я, например, Ладу кулечком с земляникой навсегда к себе привязал. Ей тогда казалось, что она мне не нравится. Она вообще в тот вечер собиралась уходить с Планеты навсегда. Но я убедил ее остаться. И для этого собрал для нее землянику. Еще ты можешь помочь Мэлл с «Девой Озера», пусть даже тебе эта посудина не сильно-то и интересна. Скажу прямо – я вижу, что Лада совершенно не любит ходить под парусом, но она делает это ради меня. Много чего можно придумать, если есть желание…
- Яр – Тик вдруг стал серьезным и задумчивым – у тебя никогда не было чувства, что с Ладой в скором времени может случиться что-то ужасное?
- В данный момент ты не Ладу имеешь в виду – прямо спросил Яр – ты явно подразумеваешь Мэлл. Отчего тебе страшно за нее?
- Мне страшно не только за Мэлл, но и за Ладу. Они очень скоро поссорятся. Сильно. Лада не сможет выполнить обещанное Мэлл. Она ошиблась, Яр, при чем очень сильно ошиблась из-за этой Временной Петли. Ошибка – около тридцати лет. А мне страшно каждый день, когда Мэлл у себя на Гиганде. Она верит,что война скоро кончится… А война не кончится.
- Мы обязательно что-то придумаем с Ладой, обещаю.
- Сегодня я буду тебе рассказывать и показывать, как устроена «Дева Озера» – заявила Мэлл, отбросив с лица черные вьющиеся пряди – а ты должен меня слушаться. Иначе наша яхточка никогда не пойдет, а если пойдет, то только на дно озера.
Тик не возражал: во-первых, спорить с этой девчонкой себе дороже, а во-вторых, Мэлл и верно разбиралась в яхтах намного лучше его. Так получилось, что во время очередного обстрела на Гиганде, в бомбоубежище, она познакомилась с капитаном в отставке – сильно на его внучку, погибшую под руинами, похожа была. Старик долго думал, что бы подарить этой милой, ласковой, доверчивой девочке, но у него ничего не оказалось подходящего для ребенка, кроме справочника «Классификация парусных яхт».
- Тебе это вряд ли будет интересно – вздыхал он устало – ты же девочка…
- Мне очень интересно – заверяла Мэлл – я пойду маме почитаю, она всегда, когда я ей читаю вслух, успокаивается и перестает психовать.
- Не смей так о матери! – резко прерывал капитан в отставке – она не психует, у нее душа болит! За тебя, за то, поешь ли ты завтра, хватит ли нам в убежище воды, уцелеет ли ваша квартира после того, как объявят «Отбой тревоги». У войны, Мэлл, не женское лицо, запомни это навсегда. Для тебя это пока что-то вроде игры, ненастоящее. Я не виню тебя за это: твой возраст не умеет иначе, но для твоей мамы все настоящее. И если ты ее спросишь, о чем она мечтает, то даю тебе слово старого моряка: она ответит, что мечтает об окончании этой проклятой войны. А сейчас пойди, обними мамочку, поцелуй ее и почитай ей книжку.
- Рассмотрим основные части корпуса парусной яхты. Передняя часть корпуса называется носом, задняя — кормой. Части корпуса, нависающие над водой, носят название носового и кормового свесов; боковые поверхности корпуса — бортов. Правый и левый борта определяются, если смотреть с кормы на нос. Нижняя поверхность корпуса называется днищем, переход от борта к днищу — скулой – Мэлл в полголоса читала матери книгу, а Эшли мирно спала на грубом деревянном топчане под ее увлеченный шепот.

- Как вы приучили ее читать? – давались диву матери одноклассников Мэлл – как вы заставили ее полюбить читать, Эшли?
Эшли понимала, что ситуация, мягко говоря, выходит из-под контроля… Спрашивать ее, как она приучила Мэлл читать – то же самое, что спрашивать у птицы, как она приучила своих птенцов летать. При чем спрашивать ее об этом будут куры. Чего они от нее ждут? Рассказов о порках, скандалах, запретах выходить на улицу, пока дочь не прочтет «от сих до сих», лишении ужина? Так всего этого не было – вообще, что это за понятие «заставить полюбить»? Но женщины этого не понимали – раз у врача местной больницы Эшли ее дочь Мэлл читает, значит, она заставила ее это делать.
- Во-первых, у нас полон дом книг – смущенно начала мама Мэлл – и потому моя девочка…
- У нас тоже полный дом, змеиное молоко – затараторила одна из матерей, жена какого-то барона - Три шкафа книг, даже страницы не расклеены - бери, читай!
- Да дело не в этом, что полный дом книг. Дело в том, что при Мэлл постоянно все читали. Читал мой покойный муж, читали мои родители, которые давно уже не с нами. Читала я, гуляя с коляской по парку: коляска в одну руку, книга в другую. И она невольно повторяла мои действия. И она видела, что мама читает – не курит, не вино пьет, не гуляет по увеселительным заведением до ночи, а читает. Или на работе, или по хозяйству, или читает… А еще мы с нею записались в библиотеку…
- Куда?!
Так, как смотрели другие мамочки на Эшли, смотрели только на барона, который продал свое имение, предметы роскоши и ушел в горные отшельники. Вот он, материнский подвиг! Ходить по библиотекам, а не по увеселительным заведениям ради того, чтоб девочка читала! Пойти на такие ужасные лишения!
- А что вы там делаете… ну, в библиотеке?
- Книги выбираем – пожала плечами Эшли – я выбираю взрослые, Мэлл – детские. Все устные уроки мы всегда делали вместе.
- Как?! Как, Эшли, как можно делать вдвоем устные уроки? Ведь устные уроки ребенок должен прочитать САМ.
- Прочитать – да, а обсудить прочитанное – только с кем то. Я обычно варю кушать и прошу: «Почитай мне, доченька! Почитай мне, что в школе задали». Она и приходит, и читает, а я ей интерес разжигаю, делаю вид, что мне интересно и увлекательно, аха-охаю. Потом спрашиваю: «Понравилось?» Это первое что надо спросить. Потом уточняю – что понравилось, с кого стоит брать пример, с кого-нет. Иногда мы даже играли по ролям. Стала постарше – стала меня спрашивать, о чем книжечки у меня. Я ей и рассказывала в общих чертах, она понимала, детям вообще интересно все «про любовь».
На Эшли снова посмотрели. Но на этот раз как на психа занятного. Забавную душевнобольную.
- Ей что, слушать ваши пересказы про любовь, которая кем-то придумана, интереснее, чем обсуждать столичные сплетни? Как может «книжная любовь» быть интереснее реальной?
- Интереснее – пожала плечами Эшли – потому что с героями книг ты сопереживаешь, мысленно споришь, получаешь удовольствие от процесса, а любовь всяких там баронесс и герцогинь случилась НЕ С ВАМИ. Это все равно, что в чужом грязном белье рыться.
- Это же ребенок! Книга ей не может быть интереснее обсуждения светской столичной жизни!
- Может. Вот вы когда в последний раз читали?
- Я, милочка, уже свое отчитала. Я и битая была за то, что не читаю, и без ужина сидела. Замуж вышла – все, хватит. Больше никто меня не заставит.
Эшли вздохнула, позвала Мэлл и они вместе отправились в библиотеку: туда вернули книги, которые они с дочкой давно хотели почитать.

- …Вот смотри, Тик, это все очень просто: носовая часть палубы называется баком, кормовая — ютом, средняя — шканцами…
Катарсис наблюдала за Игнатиком и Мэлл и думала о том, какое же она все-таки сухопутное существо – как по ней, все это называется «корыто с простынею», аж перед Усиком неудобно. А еще она думала о том, что жить этой девочке осталось всего ничего… Тридцать лет… До окончания войны Корнеем и его командой осталась сущая безделица – несчастные тридцать лет. Всего лишь…
Перебраться со своей Гиганды на Планету Яр предложил Мэлл сразу после того, как узнал про Храм и наемников. Но девочка не соглашалась – дома, на Гианде останется ее мама. А как можно оставить маму в этом кровавом аду, а самой уйти жить на Планету, которая более-менее спокойна, по крайней мере на ближайшие лет десять? Никак. Это же мама. И точка.
- Когда «младенцы» заснут – приходи к костру – шепнул на ухо Яр Белой. У меня с собой «растворимый кофе «Верона» имеется. Два бокала забери из бокового кармана, поняла?
Белая кивнула, но как-то безразлично. Все ее мысли были о другом – какого массаракша она не послушала Тётю и Льдинку?! Зачем вообще поперлась к Серым в этот их замок «Льда и Пламени» (это после того, как Серый Остров того, они… вот именно), просто зачем? Она им ничего не доказала, они ей ничего не доказали. Только возникли эти тридцать лет. А может и не возникли, может эта очередная Временная Петля, которую поди разомкни. Не может она так, не мо-жет. Неужели они с Яром ничего не придумают?
Озеро, возле которого они сидели, по праву считалось «их» озером – около него Яр и Белая объяснились друг другу, здесь зародилаьс их любовь. На траве было уже холодно, потому Яр расстелил свою «командорку». Так они называли любую куртку, от спортивной до камуфляжной, которую якобы специально разработали для накидывания на детские плечи, при чем прицельная дальность накидывания до - 10 метров. Яр наполнил бокалы привычным и полубившимся напитком. Хрусталь зазвенел, но как-то грустно и неискренне. Праздновать было нечего, хотя они и любили друг друга.
- За присутствующих здесь дам – грустно констатировал Яр – даже за тех, кому по малолетству возбраняется сидеть допозна.
- За присутствующих – грустно ответила Лада – за ее здоровье, чтоб завтра она была живой. И так – тридцать лет. Яр, я всего-лишь навсего дала Капельке Надежду, она поверила, что эта долбанная война на Гиганде кончится! А чтож получается: «Извини, дорогая, облажалась. Не произвела нужных подсчетов? У нас, у Сказочников, так бывает, мы позволяем себе давать информацию, которую не проверили сами лично. Я считала, что если это Гиганда, то войну нужно заканчивать поскорее, чтобы с тобой не дай Дева Тысячи Сердец , ничего не стряслось. Хорош устраивать на планете Содом.
- Ну да – кивнул Яр – тут уж столкновение интересов, Ладошка. Тебе хочется, чтоб война поскорее закончилась и больше не начиналась – тебе главное спокойствие девочки и ее матери, им же нужно, чтобы война длилась как можно дольше – описывать «яркую сексуальность» военной формы этих фашистов и развивать «непростые и неоднозначные» характеры своих героев. Вопрос только - при чем тут дети Гиганды?
Сказочница отставила пустой бокал и посмотрела на звезды. Далекие, но не чужие. Слишком даже не чужие. Лучше бы они были хоть чуточку более чужими. А так это ведь самая настоящая пытка – знать, что где-то есть созвездие Кита, в этом созвездии горит неяркая солнцеподобная звезда, вокруг нее бегает каменюка по имени Гиганда, а на этой каменюке живет бологическая форма органической жизни – девочка по имени Мэлл. И для этой девочки по имени Мэлл она НИЧЕГО не может сдалать, потому что до окончания войны Корнеем осталось каких-то несчастных одинадцать тысяч дней! И даже если чисто из вредности Серые Мэлл все-таки добьют, на планетах будут любить, ненавидить, ссориться, мириться, смешивать кровь и разрывать семейные узы. И никто, никогда не узнает, что где-то умерла галактика по имени Капелька!
- И знаешь, Яр, это не тот случай, когда достаточно просто сказать «Прости!» - Белая расплакалась – А знаешь, что еще хуже? Достойнее сказать «прости», чем крутить, жаловаться не непреодолимые препятствия и кормить обещаниями! Тут мне не поможет даже Побратим.
- У тебя есть Побратим?
- Есть. Мой любимый, драгоценный Побратим, с которым мы больше трех лет назад смешали кровь. Мой Брат - Малк. Безумец. Он может говорить гениальные глупости, на которые нельзя сердиться. Совершенно нельзя сердиться. Для него признать такого рода вину, какую я сейчас признаю перед тобой, так же естественно, как подарить кому-то свою шляпу или поменять маску. Его словам нельзя верить буквально - он Безумец, всегда есть какой-нибудь двойственный смысл, загадка, зашифрованная в последовательности звуков и интонаций. С ним трудно дружить, но его очень легко любить. Я всю жизнь страдаю оттого, что у меня наоборот, ты ведь испытал это на себе, Родин. Лично для меня не так давно было трудно просто повиниться, признать свою ошибку, неудачу, поражение, попросить прощения…
- Тебе? – изумился Яр
- Мне – легко улыбнулась Белая – только с тех пор я изменилась. Теперь я легко признаю ошибки. Ошибки, Яр, но не поражения. А это сейчас не ошибка, а поражение.
- Давай еще «Вероны» – махнул рукой Яр.
Он разлил остатки по бокалам.
- Жаль, что шампанского нет – Сказочница уже порядком захмелела, и хмельной дурман делал ее развязаннее и нтереснее - напиток дешевых шлюх, хотя Брат не считает себя дешевой шлюхой. Поиграй мне, Яр. Хочу спеть тебе «Деву Озера».
Яр улыбнулся - сама жена не играла на гитаре. Исторически не сложилась. Медведь Ладошке на ухо не просто наступил, а станцевал чечетку. При чем не один, а с друзьями. Именно потому все ее героини виртуозно владели этим инструментом. Оружием – не всегда, а вот гитарой!
- Лада, я просто диву даюсь, какой же ты удивительный человек, как мне с тобой повезло. Каждый раз так думаю, когда вижу тебя и Мэлл.
- Отвечу словами одного из Отцов-Основателей: нет Миссир. Я очень безответственный человек. Я имела неосторожность дать Мэлл Надежду, и я же эту надежду не оправдала. И боюсь, что не оправдаю. Тетя Лори мне говорила – не надо глубоко копать, Племяш, не лезь к Серым. Они если хотят ее видеть мертвой, они будут ее видеть мертвой. А я полезла, полезла, потому что чувствовала: создам континуум – пострадают сотни таких, как Мэлл.
– Улыбнись – прошептал Яр на ухо Катарсис.
- Зачем?
- У тебя потрясающая улыбка. А еще все глупости во всех Мирах совершаются с серьезным выражением лица. Я хочу, чтоб ты знала: это УЖЕ не поражение, которое ты или признаешь, или не признаешь. Это задача, которую ты или решишь, или не решишь. Я так понял в Городе, после того, как дернул ручку и увидел в коморке спящего Тика. Город сберег его…
- ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?! Яр, Ясик, Ясенька, ты просто … гений! Гений!!!
Сказочница улыбнулась. Сперва натянуто, потом теплее, а потом искренне и легко, а потом расхохоталась!!! Мир сразу засиял всеми цветами радуги.

- Мэлл, Мэлл, проснись говорят тебе!!!
- Лада! Ты что с ума сошла? Глухая ночь во дворе… Чего разбудила, змеиное молоко?
- Значит так, Мэлл… Помнишь, я обещала, что война закончилась у вас на Гиганде? Забудь.
- ТО… То есть как это «забудь»?! Как это «забудь»?! Разве этот прогрессор – Корней и его команда ее не остановят?
- Остановят, Мэл, остановят. Обязательно остановят. Только не сейчас, а через тридцать лет. Я ошиблась в расчетах, Мэлл…
Сон как рукой сняло. Юная гигандийка просто оторопела.
- И ты…ты…ты… да как ты могла! Да ты… хуже Серой! Ты хуже не знаю кого!!! Хуже тех насильников, которые гнались за мной! Ты…ты…
- Все сказала? А теперь помолчи и слушай сюда! Сейчас твоя жизнь и жизнь твоей мамы в твоих руках: Мэлл, ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО создала новое Безлюдное Пространство! Ее даже Павел Тюльпанов – сомбро из Лугового признал и занес в каталог. А над Пространствами бессильны все – и корректоры, и прогрессоры, и тем более Серые. Ты должна всеми способами, ВСЕМИ отвести туда маму и пробыть с нею там часа два. Остальное… остальное Пространства сделают сами. Поняла?Только постарайся помоь маме не упасть в обморок, когда она на электронных городских часах увидет не «**36 год», а «**66» год. Иди…
Мэл вскочила с постели и оделась за считанные минуты. Она порывисто обняла Ладу и ушла по лесной тропинтке, которая должна была вывести на Дорогу. Ту Дорогу, возле которой некогда построили Храм Матери. И не важно, что в разных Мирах ее называют по-разному. А Катарсис подумала, что не такая уж она и плохая – «Дева Озера», будущие паруса которой алой рудой окрасил рассвет.

Часть третья. Берегини

В северное крыло давно никто не ходил - цепочка Айсоровых следов рассекала тонкий слой плотной серой пыли на полу. «Надо будет распорядиться, чтобы навели порядок», - подумалось машинально. Так ведь не пойдут же - будут отводить глаза, заверять, что ни к спеху, а не пойдут. И Айсор их понимал. У самого еще ни разу не возникало мысли прийти сюда, даже в буйном детстве. До вчерашнего дня. До спокойного взгляда магистра Корнелия и невозмутимого «Ну, вы же сами знаете ответ».
Айсор знал. Как и весь Город - пусть и молчали обитатели великой Столицы, пусть и улыбались недоверчиво, а знали. Короткий ответ на простой вопрос: кто виноват?
Неделю назад в городе зацвела вода. Вся - в колодцах, фонтанах, прудах... Подернулась тонкой пленкой зеленовато-бурой ряски и начала вонять.
Лучшие маги уже семь дней бились над ее очисткой, жрецы из Храма, и те вызвались помогать. Но ни заклятья, ни просьбы к богам не помогали. Вода оставалась зеленой и тухлой.
Айсор велел организовать подвоз чистой питьевой воды из ближайшей реки на краю предместий, но хранить воду в городе не получалось - к заходу солнца она тоже зацветала.
Над столицей навис призрак Жажды. Паники в городе еще не было - Айсор велел удвоить количество стражи на улицах, эта мера пока помогала. К городским воротам потянулись первые беженцы, пока еще - одиночные, знатно украшенные паланкины. Но Айсор отлично понимал, если бедствие продлится еще дня три, жители побегут из столицы толпами. И это будет конец Города.

- Мэлл, ну и зачем ты меня сюда притащила? Именно сюда, не в бомбоубежище? Ведь если снова начнется обстрел, ничего не уцелеет – ни твое Муравьиное озеро, ни твой Город, ни Графский Парк в целом…
- Ма, ну нельзя же все время жить войной – дочь накинула матери на плечи теплую куртку – как будто в бомбоубежищах сто процентов гарантии безопасности. А у меня тут есть мой Город. Только вот вода что-то в водоемах зацвела, это плохо – жители начнут умирать от жажды…
- Мэлл, какой же ты у меня ребенок все-таки – тяжело вздохнула Эшли – да сих пор играешься в свой Город? Что тебе врач в госпитале сказал – у тебя начало полового созревания.
- Знаю-знаю, девочка превращается в девушку, организм готовится к материнству…
- В заразу ты превращаешься. В свекровь мою покойную: тоже нос с горбинкой, волосы жесткие, как проволока, и все норовила поперек сказать, змеиное молоко.
- А зачем ты меня потянула к тому врачу тогда? У меня же просто хрящ стал выпирать, а не щитовидка, он же прописал не столько мне витамины, сколько тебе от головы.
- Ага, поговори у меня еще! Ты бы видела, как люди гниют живьем на зловонных простынях только оттого, что вовремя не прошли обследования. Кто из нас врач, госпожа капитан парусного фрегата первого ранга? Так что не спорь, я же не учу тебя ставить паруса на стаксель при наличии зюйд-зюйд-Веста.
Дочь не понимает… Просто НЕ понимает, что если бы тогда она не вернулась живой, сообщая со слезами на глазах, что Рути больше нет, а ее пытались изнасиловать несколько человек, Эшли бы не жила. Просто не жила. Трех дней бы не прожила – на четвертый пустила бы себе пулю в лоб. Она осталась жить ради Мэлл, когда не стало Гура, она осталась жить ради Мэлл, когда в закрытом гробу хоронили Рути, буквально изрезанную Рэрри на ремни. Но ради чего жить, если у нее не станет Мэлл? «Я бы застрелилась, если бы с тобой что-то случилось. Я бы удвоила, утроила ЗЛО, выпущенное в мир людьми, которые лишили бы меня тебя. Градостроительница моя, мой капитан первого ранга, до сих пор засыпающая с куклами».
А дочь смотрела на свой Город и думала о том, что сказала Сказочница Лада: «Мэлл, ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО создала новое Безлюдное Пространство! Ее даже Павел Тюльпанов – сомбро из Лугового признал и занес в каталог. А над Пространствами бессильны все – и корректоры, и прогрессоры, и тем более Серые. Ты должна всеми способами, ВСЕМИ отвести туда маму и пробыть с нею там часа два. Остальное… остальное Пространства сделают сами». Сами… А как сами? Они что, разумны?

Длинный пыльный коридор закончился высокими створчатыми дверями, и мужчина замер, не решаясь их отворить. Снаружи его ожидала северная аллея дворцового сада, которую Айсор никогда не видел, и старое фамильное проклятье, в которое мужчина никогда не верил.
Впервые эту историю рассказал ему отец, в один из редких вечеров наедине. Айсор тогда был еще совсем мал и очень любил сказки, а потому запомнил его рассказ слово в слово. Даже сейчас, спустя десятилетия, он будто вновь слышал спокойный, уставший голос.
- Садись, сынок, я расскажу тебе сказку. Я ведь давно не рассказывал тебе сказок на ночь, правда? Ты прости, я был занят...
- Но папа, сейчас ведь еще не ночь!
- Да, не ночь. Пусть это будет сказка просто так.
Давным-давно в одном большом и богатом городе жила семья Берегинь. Это такие особые волшебницы, сын, они умеют хранить жизнь людей от бед. Это были хорошие Берегини, сильные, мать и дочь, вот почти как ты. И народ любил их. Но однажды правитель того города вызвал к себе Мать-Берегиню и потребовал у нее счастья для своей семьи. А она отказалась помогать ему...
- Она что, счастья пожалела? Жадная.
- Не перебивай. Нет, она не была жадной. Но счастье одного человека всегда завязано на несчастьях кого-то еще. И Берегиня отказалась отдавать Правителю всю меру отпущенного на город везения.
- Но Правителю нельзя отказывать!
- Да, нельзя, именно поэтому Правители так редко о чем-то просят. И этот рассердился на ее отказ. И велел схватить Дочь-Берегиню и заточить ее в камень, но не до конца, а так, чтоб дышать могла. И дал ее матери три дня на размышления. А через три дня старшая Берегиня повторила свой отказ.
- Правитель ее казнил, да?
- Он казнил их обеих. Велел замуровать в камень. А через три дня перед дворцом Правителя появилось два каменных истукана - мать и дочь. Иногда они говорят человеческим языком, и тогда в роду Правителя случаются несчастья. Говорят, это прекратится, когда зажгутся сердолики, что стоят на головах истуканов. Свет их отразится в розовых камнях, окружающих статуи, и проклятье спадет.
- А Правитель чего?
- Тот Правитель умер двести лет назад, сын. И сердолики до сих пор не зажглись.
- Это какая-то неправильная сказка, папа!
- Какая есть...

А Город наоборот читается как Дорога…
Они встретились на Дороге, хотя до этого редко встречались, но Дорога – такое место, где все, кто дороги друг другу однажды встречаются. Катарсис заговорила первая с Вэли, заговорила так, как принято у Белых с первых дней, в их негласном договоре.
- Ровной тебе Дороги, Бедняжка.
- И тебе. Сказочница, ровной Дороги. Что привело тебя ко мне?
- Несправедливость, Бедняжка, несправедливость. Мы, будучи Белыми, редко встречались на Дороге… А у меня, так получилось, девочка-койво зачала новый Мир, прямо как твой Сережка, играя, создал Мир Лая. И что самое смешное – мне нет доступа туда, в те Грани, которые создают дети-койво. А у тебя… у тебя есть, я поняла это, когда увидела, что для тебя Мир Лая ближе, чем мир Серёжки. Прошу тебя, найди ту Грань, которую породила моя Мэлл. Иначе… я ее не спасу – Грег выстрелит. Грег выстрелит в нее, а ее мама не выдержит и покончит собой. Я не смогу их спрятать, если это не Пространство. Брат-Безумец не смог найти этот Мир.
- Отчего ты решила, что я найду, Сказочница?
- Это совсем рядом с миром Лая. Ты легко найдешь – Мир гибнет, а две статуи, Мать и Дочь, иногда разговаривают между собой. Одна статуя говорит: "Мамочка, мне страшно..."И другая - побольше: "Не бойся, доченька." Еще… еще там есть Император. Я не знаю его. Не знаю. Им просто нужно сказать, что Мама и Дочка их простили, потому что так захотела девочка с Гиганды. Мэлл.
- Хорошо, я найду этот Мир, очень похоже на Тереру – пообещала Бедняжка – Прямой Дороги.
- Прямой Дороги. Спасибо тебе за тебя. Да, и… меня зовут Катарсис. Просто знай.
- Хельга. Прямой Дороги, Катарсис.

Айсор тряхнул головой, отгоняя незваное воспоминание. Та сказка была последней, которую рассказал он слышал от отца. Потом началось Время Смуты, и Правитель Тереры Осилайн Мудрый уехал из столицы воевать. А его сын, Айсор, остался расти и учиться править. И сказок на ночь ему не рассказывал больше никто.
Вчера, после разговора с заезжим мудрецом, Айсор отправился в родовую библиотеку, туда, где хранились записи личных летописцев Правительского рода. И он нашел: сухую пометку о казни жрицы древнего культа Матери-Хранительницы, "путем заточения виновницы в камень". Случилась та казнь двести шестнадцать лет назад. Больше о родовом проклятии не говорилось нигде. Но ведь люди знали. И не зря же никто не ходит в это крыло уже два века?
Айсор толкнул от себя резные створки дверей.
Широкая мраморная терраса сбегала плавными ступенями в высокие заросли разросшейся, нестриженой травы. Узкая дорожка из разноцветных плиток рассекала это цветущее, пряно пахнущее море прямой стрелой, уводя под сень раскидистых деревьев. И только их правильное, выверенное до полушага расположение напоминало о том, что когда-то этот заброшенный уголок был частью ухоженного сада, закрытой сейчас стеной.
Перед деревьями трава расступалась в стороны, обнажая странные розоватые плиты. На них, по обе стороны от дорожки, стояли два каменных столба - один вполовину выше другого, и тень от яркого солнца рисовала странные узоры на их серых боках - вроде как две ладони тянутся друг к другу, или мерещится?..
Айсор, не думая, уселся на резные перила террасы, затянутые цветущим вьюном. Старая неправильная сказка оборачивалась страшной неправильной былью. Потому что можно излечить город от наведенной порчи, можно очистить воду от случайного дикого заклинания, но снять вековое проклятие... Впервые за шесть лет своего внезапно начавшегося Правления Айсор не знал, что делать.
За высокой каменной стеной, едва угадывающейся за ветвями деревьев, ждала своей участи столица.
Правитель Тереры встал и легко сбежал по мраморным ступеням. К этим.
Вблизи истуканы - а как еще назвать две каменные глыбы? - не походили ни на что. На верхушке каждого горькой пародией на корону застыли кристаллы сердолика, чистые, как горная вода.
Солнце играло бурыми и черными переливами странного камня, кружило голову чехардой теней... Вот вроде как два лица проступают из грубых валунов, похожие друг на друга, женские, только одно явно моложе. А чуть повернешь голову, и лица исчезают, уходя обратно в камень, но зато появляются две фигуры, снова похожие, в одинаковых простых платьях... Еще шаг, и видны только тени - ни смысла, ни формы...
Дикая пляска неподвижного камня - а бывает, оказывается, и так, - заставляла мир вокруг тускнеть, колыхаться туманным маревом.
Айсор дернул головой и опустил взгляд на ровные розовые плиты. Так стало еще хуже - теперь на плечи тяжко давили два чужих, мертвых взгляда, один справа, второй слева.
Айсор решил не думать о реальности и иллюзиях, и просто сел на каменную дорожку. Смотреть на цветы было гораздо легче.
- Здравствуйте, - негромко сказал он камням за спиной, - а я вот пришел... Поговорить. Интересно, сколько моих предков уже побывало здесь? Молчите?.. Отец был, я знаю, я теперь понимаю тот его взгляд тогда. Это он вас увидел, сказка вы наша. Неправильная... Что ж вы ему сказали такого? Молчите?.. А ведь должны разговаривать вроде как со мной. Я ж представитель рода, как-никак. Правитель. - Айсор усмехнулся, чувствуя затылком чужое внимание. - Да-да, такой же, как тот дурак, что хотел бесконечного счастья... Двести лет мы за эту дурость расплачиваемся. За чужую ведь дурость, я вот и имя-то этого... счастьелюбца только вчера узнал. Не слишком ли жестоко караете?.. - Правитель замолк.
Ветер весело шелестел листвой, солнце ласково грело бок, легко качались колоски травы. Давили на плечи два взгляда вперехлест, молчали.
Айсор вздохнул и заговорил снова, уже тише:
- Моя мать умерла, когда мне и года не было. Не знаю, из-за вас, нет... Отец растил меня сам, слугам почти не доверял, знаете, какое это было счастье - иметь право прийти к нему в любой момент, поиграть забежать, сказку попросить?.. То счастье, которого нашему роду не положено. И вы ведь поговорили с ним, прекратили непорядок... За что? Моего отца народ прозвал Мудрым, знаете? За что вы наказали его?.. А меня сейчас? А, Берегини?
Темнота обрушилась со всех - непроглядная, холодная... Сдавила каменными тисками тело, плеснула острыми гранями по глазам, высекая слезы, которых не было. Забила глотку колючей гранитной крошкой - не вздохнуть, не выплюнуть. Рванулась внутрь, заливая мышцы болью, заставляя рассудок молить - о воздухе, о свободе, о свете. Время дернулось последними ударами сердца и увязло в камне. Бесконечная пытка смертью.
И где-то посреди этой боли тонкий девичий голосок позвал испуганно: "Мамочка, мне страшно..."
И другой, женский, выдохнул ласково сквозь каменное крошево: "Не бойся, доченька."

Мэлл уснула. Эшли осторожно коснулась ее лба – не горячая ли? Горячая. Но это не значит, что дочка больна. Просто у нее такой возраст, когда каждый день что-то меняется. На сердце с недавних пор жалуется, тоже «болезнь роста».
Взрослеет девочка. Скоро она забудет свой Город, перерастет, отбросит на обочину новой, взрослой жизни… Если… нет, о том, что дочь не доживет, Эшли старалась не думать. Хотя мысли в голову лезли – на войне и взрослые-то сходят с ум. А что говорить о маленьких? Их убивают намного чаще, пулеметы обычно стоят у самой земли. Но красиво город построила. Красиво – тут тебе и озеро, а для «жителей» - целое море поди, тут тебе и запущенная клумба с одичавшими цветами – «Императорский сад», она через «заросли» она тропинки битой плиткой и крышками от бутылок выложила. Дворец да и только! А статуи какие у нее красивые – два камня, похожие на женские фигуры, кругом розовая галечка с пляжа, а сверху приделала пластилином два сердолика. Эшли часто интересовалась, что это значит, а Мэлл отвечала:
- Это мы с тобой, ты и я. Мы – девы Тысячи Сердец. Пока нас никто не обижает – Городу нечего бояться. Но если нас кто обидит – весь Город будет страдать.
Детство, конечно, но как в воду смотрел ребенок: знать бы, где упасть, так соломку постелила бы Эшли, не отдавала бы ее Рути, и все тут! Кто ж знал, что в ее «спокойном районе» контрактники бесчинствуют. Ладно бы просто напивались да свои похабные частушки орали, так нет ведь – песни решили былью сделать, а младшая, сорокалетняя сестра Рути оказалась для них слишком «старой». Знала бы – не отсылала бы к сестре! Не отсылала бы!
- Мамочка… Мне страшно! Мне страшно!!!
Эшли тогда высыпалась перед ночным дежурством в небольшом вагончике при больнице, служившем сестринской. Был непоздний вечер, когда голос дочери зазвучал, разрывая барабанные перепонки.
- Мамочка, мне страшно!
- Не бойся… Не бойся, доченька! – истерически закричала Эшли и стремглав бросилась из вагончика. Через несколько секунд в него угодил разрывной снаряд.
Вдруг…А случилось это именно вдруг..
- Мэлл, быстренько просыпайся, гляди какая красота! Лучики солнца упали в твои сердолики, преломились, рассеялись, и в каждой твоей галечке по солнечному зайчику. Иди, любуйся.
Девочка словно выскочила из состояния полудремы и бросилась к статуям. Они стояли, прижавшись друг к другу и наблюдали за этим обыкновенным чудом.
«Пространства все сделают сами…»
- Пошли домой, мамочка, дождь начинается.
«Местное время – шесть часов одна минута. Сегодня двадцать шестое число месяца Горностая **63 года» - пропели наручные часы Эшли, которые резко заработали.
Женщина почувствовала, что земля уходит из-под ног – с утра во дворе был **33 год.
-Все хорошо, мамочка, война кончилась! Хотя в ней никто не победил. Она просто кончилась…

Робкий вечерний свет ударил по глазам, заставив, зажмурится, и Айсор жадно хватанул ртом прохладный свежий воздух. Отзвук тихих голосов таял в ушах, пробираясь сквозь надрывный, сухой кашель - тело пыталось избавиться от памяти о камне.
- Хорошо...- прохрипел Айсор, упираясь ладонями в розовые плиты: встать-встать-встать! Встать не получалось.
- ...заслужили. За такое.., - голос ломался, пропадая, - каждый из нас... Пусть. Но Город-то за что? - он, наконец, смог поднять голову, чтобы заглянуть в лицо Матери. - Город-то... Не виноват. Ты же Берегиня...
Ответный взгляд камня ударил Правителя в лицо, уронил обратно на плиты.
Эта темнота была другой, обычной. Почти как во сне.
Последней связной мыслью было: "И ведь искать не станут, знают, что в северное крыло ушел..."
Закатное солнце разлило багрянец по дикому углу парка, застенчиво коснулось лучами холодных граней сердоликов. И словно в ответ внутри обоих камней взметнулся чистый белый свет, отразился в гладких розовых плитах, ложась разноцветными бликами на неподвижное мужское тело.
Просыпаться было неудобно: холодно и мокро. Как всегда, когда ночуешь на голой земле.
- Мама! - радостно воскликнул девчоночий голос неподалеку. - Смотри какие!
Айсор открыл глаза.
Лежал он и правда на земле, точнее, на смятой, душистой траве - розовые плиты куда-то пропали. Как и каменные истуканы.
Совсем рядом, почти касаясь локтем его головы, сидела, поджав в ноги, стройная женщина в простом длинном платье. И невысокая девчушка протягивала ей охапку цветов, улыбаясь от уха до уха.
- Доброе утро, - вежливо сказал Айсор, садясь.
Женщина прижала к себе букет и обернулась, у нее оказался совершенно прежний, тяжелый взгляд.
- Приветствую тебя, Правитель Айсор, - медленно проговорила она, глядя поверх цветов. - И да пребудет благословение Хранительницы с тобой и твоим родом.
- И твоим городом, - тихо и совершенно серьезно добавила девчушка у нее за плечом.
Айсор молча кивнул.
- Пойдемте под крышу, - неожиданно улыбнулась старшая Берегиня, враз становясь обычной женщиной. - Тут сейчас такой ливень начнется...

Эпилог в комментариях

@темы: Наше творчество

---

Мне сказали, можно...

[Stakkars]

Архитектор

Холодный, темный от воды песок послушно складывается в ровные, аккуратные кучки. Чуть-чуть пригладить вот эту, подсыпать... Это будет башня. Наверное.
Сережка сосредоточенно хмурится и тыкает пальцем в стенку "башни", три раза: тут, тут и тут - это будут окна. А дверей у башни нет, не положено. Зато на крыше флаг. Был.
Сережка вздыхает: да, когда-то был, а теперь нету, потому что проломлена крыша.
Дыра получается легко, а вот острые края обломков выходят плохо: песок не держится.
Сережка раздраженно сопит.

Улица была пуста, и только ветер чуть слышно шелестел полотнами старых, выцветших на солнце, флагов. Ветер пах морем и свободой, очень обманчиво пах.
Крохотная площадь была когда-то выстлана аккуратными разноцветными булыжниками - один к одному, а сейчас в центре ее одиноко торчал пересохший фонтан. Лай устало опустился на его черный, теплый от солнца, бортик. Совсем рядом, у ног, начинался какой-то хитрый завиток из ярко-синих камней. Лай равнодушно ковырнул его носком сапога - сил рассматривать рисунок просто не было.
Хотелось пить, но воды в фляге оставалось совсем чуть-чуть, едва ли на треть. А сколько еще придется шляться по городу - неизвестно.
Лай тихонько вздохнул, вышло очень тоскливо.
Он заблудился. Он, Лай, Гончая Крета, заблудился в заброшенном городе!
"Щенок, - ехидно напомнил внутренний голос тоном Наставника Глага, - пока только щенок, до Гончей тебе еще расти и расти..."
Лай вздохнул снова - теперь уже и не вырастется, наверное.
Солнечные лучи залили ближайшую стену багрянцем подступающего вечера. Лай заставил себя встать - надо найти укрытие, где-нибудь под крышей, ночью здешними улицами лучше не ходить - опасно. Все-таки, это город Мертвых.
Ветер легонько толкнул его в спину, прямо к узкому переулку с высокими стенами одинаковых серых домов. Лай шагнул послушно - туда, так туда, разница-то?..
Тяжелый взгляд буравил спину, но Лай не обернулся - не ему беседовать с духом этой площади.

- Ну ты и поросенок, - говорит мама.
- Угу, - кивает Сережка, намыливая руки во второй раз - песок никак не хочет смываться с ладоней.
- Ты где так джинсы угвоздал? - почти весело интересуется мама.
- Играл, - спокойно отвечает Сережка. - Я отчищу потом.
- А куда ты денешься? - соглашается мама. - Тебе Женя звонил, говорит, потерял уже тебя.
- Я к нему завтра зайду, - Сережка не любит врать, тем более, маме, но сейчас так надо. - Пойдем ужинать? Я есть хочу.
На самом деле он совсем не голоден, но строить город сегодня больше нельзя, темно уже совсем, придется ждать до завтра.
- Пойдем, - кивает мама. - Я картошки нажарила. И пудинг твой любимый купила.
- А книжку? - напоминает Сережка.
- Книжку принесла. Вот только одного не пойму - зачем тебе "Особенности фортификационных сооружений"?
- Интересно, - просто отвечает Сережка. Ну не объяснять же маме, что ему еще стену строить, городскую.

В крохотной комнате было темно и прохладно. На дверях тускло мерцал оберег, реагируя на нежить снаружи. Точно такой же светился на окне, поверх наглухо закрытых ставен. Лай свернулся клубочком на старой, ветхой от времени кушетке. Во рту еще таял кислый привкус сушеной юслы, и пить уже не хотелось. Амулет, висящий на шее, грел ладони ровным, добрым теплом, как память об ожидающей дома матери - одной из лучших Гончих в Стае.
Она будет гордиться сыном, когда он выйдет.
За окном тонко взвыли, а потом, взвизгнув, замолкли. Лай даже не дернулся. Пока комната закрыта оберегами и письменами - он почти час убил на вычерчивание рун - твари не в силах его заметить, так что пусть себе развлекаются.
Это в первую ночь было страшно, хоть Наставник и объяснял, что бояться на самом деле нечего. А теперь, к исходу второй недели Испытания, Лая гораздо больше тревожили такие вещи, как вода и еда - и то, и другое подходило к концу. Найти воду в городе-лабиринте, конечно, можно, но еще лучше найти, наконец, выход. Потому что возвращаться ему нельзя - такого позора он просто не перенесет. За всю историю Стаи было не больше дюжины, отказавшихся от права на охоту, и вернувшихся к начальным Вратам.
Лай представил, как дрогнут губы его матери, скрывая разочарование, как отвернется Наставник... Нет, он должен дойти до восточных врат и доказать всем, что больше не щенок.
За стеной противно захихикали, кто-то заговорил на странном, щелкающем языке.
Лай сжался плотнее, впитывая тепло амулета всем телом. Заснуть и видеть сны - про звезды над Анкарином, про первый выход на след, про другие миры, куда уходят охотиться взрослые...
Город Мертвых затхло вздыхал вокруг, жалуясь на собственную заброшенность.
Лай отключился, как учили.

Старый двор пуст и тих, только расползаются по углам тонкие языки холодного ночного тумана, да где-то вдали робко цвиркает одинокая птаха. Сережка споро шагает по узкой дорожке, и лопухи, растущие меж бетонных плит, пятнают его джинсы каплями росы.
Сегодня мама ушла на работу затемно, и Сережка не стал ждать - выбежал из дома вслед за ней, дожевывая на ходу ломоть батона с маслом.
Автобусы в заброшенный район не ходили, и последние несколько кварталов пришлось бежать, рассыпая эхо шагов по пустым улицам. Время истекало, Сережка чувствовал это.
Первые лучи солнца осторожно заглядывают в старый двор, зажигая искры в крохотных водяных каплях. Трогают ласково крыши и стены песчаного города.
Сережка стоит пару минут на месте, внимательно разглядывая перестроенную им песочницу. Потом шагает вперед и встает на колени у самого края. Сегодня надо построить стену.

Дома вокруг были одинаковыми - серыми, тусклыми, пустыми. Лай размеренно шагал по улице - вперед-вперед-вперед, не останавливаясь.
Город нависал каменными стенами, щерился провалами окон, шептал тихим эхом шагов. Город приглашал остаться. Просто присесть, отдохнуть - вон там, смотри, какая удобная скамейка!.. Дотемна, всего лишь дотемна, а дальше уже не важно. Можно будет забыть об испытании и о Стае, где она, твоя стая?..
Лай прибавил шагу, пытаясь уйти от шороха песка под ногами, от взгляда в спину.
"Вот тут надо налево," - возникла неожиданная мысль, толкнулась в сердце. Лай свернул.
Улица ничем не отличалась от предыдущей - дома, дома, дома... Пустые, брошенные хозяевами.
Чтобы избавится от их тоскливого ожидания, Лай придумывает каждому дому по дороге историю - короткую, в пару слов и всего на миг. Главное, не увлечься и не сбавить шаг.
Вот в этом, с темно-бурой от старости черепицей, жила когда-то вдова, тихая и грустная женщина. Она любила цветы и гоняла с клумб детей, обитавших по соседству. Да, вот в том большом, семейном доме.
Их было пять или даже шесть, непоседливых и вредных, и по выходным они бегали за сладостями в кондитерскую... Вот сюда, да. Разве не похож этот припорошенный пылью завиток на дверях на свежий крендель?.. Здесь жил булочник, точно! Толстый дядька в переднике и белом колпаке.
Лай шагал по улице, и дома позади него довольно улыбались проемами дверей, радуясь крохам подаренной жизни. Мальчик хорош. Мальчик должен остаться...
Щенок бойко шел вперед, пока улица, вильнув, не уткнулась в башню. И Лай остановился.

День протекает почти не заметно - липкими песчинками в руках, ровной линией высокой городской стены. Сережка работает, как заведенный - подсыпать-прихлопать-выровнять. Подсыпать...
Это была мощная стена, и когда-то ее строили от врагов. Город был богат и красив, и орды варваров накатывали на него, разбиваясь о твердые камни преграды.
С тех пор минули столетия, и варвары ушли из этой страны, а вслед за ними ушла и жизнь из города. А стена осталась, по-прежнему сдерживая, теперь уже - смерть, рвущуюся изнутри, от брошенных домов и улиц.
Сережка торопится, хоть пальцы и сводит от стылого холода старого песка.
Надо замкнуть периметр до темна. И не забыть про врата, ведущие на восход.

Башня была высока и тонка, и когда-то - Лай знал это - на ее шпиле красовался цветной флаг. Теперь же крыша башни провалилась внутрь, и остатки стропил царапали острыми изломами низкое небо.
С минуту Лай стоит на месте, невидяще глядя на ровную, без намека на дверь, белую стену с кривыми ямами окон - как бельма у рыбы-каменки. Три темных бездонных дыры... А потом Лай понимает, что левый бок башни розовеет лучами вечернего солнца, и что-то словно толкает щенка на переулок, уходящий вправо.
Коварное городское время перестает осторожно подкрадываться и срывается вскачь, от позднего вечера к ночи.
Лай бежит. Вперед, по прямому, словно стрела, переулку, между нетерпеливо скрипящих домов.
Бегать их учил Наставник Глаг. Жестко учил, без жалости гоняя молодых Щенят по холмам и долинам, по пляжам и скалам. Что, трава под ногами путается? Кусты царапаются?! Вперед, молокососы! Вперед, беззубые! Ноги в песке вязнут? Камни со склона осыпаются? Какая ерунда! А по следу ты как пойдешь, щенок?!
Гончая Крета по имени Лай летит вперед. Прямо в густеющие сумерки, туда, к ждущим вратам.
Темнота ласково касается городских крыш, открывает двери, и загорается светом амулет на груди.
Лай не смотрит на нежить, не слушает рычание погони за спиной. Он бежит.

Пальцы уже совсем не слушаются, закоченев от сырости, и Сережка зло шипит, больше на себя.
Ворота почти готовы, надо только поставить перекладину сверху, из чего-нибудь... Он оглядывается по сторонам, чувствуя, как истекают секунды - последние мгновения чужой жизни.
Взгляд натыкается на белую щепку, корявую и грязную. Сережка хватает ее и осторожно приспосабливает поверх разъема, стараясь не обрушить ни песчинки.

Врата возникают внезапно - аккуратный проем в высокой городской стене. Сквозь них видна ровная каменистая пустыня и одинокая человеческая тень на фоне первых звезд. А потом что-то черное и бесформенное шагает навстречу, закрывая выход.
Лай, не останавливаясь, выхватывает нож - широкий, прямой, с теплой шершавой рукоятью. На обратном хвате, как учили. Втиснуть в грудь побольше густого, холодного воздуха и - вперед!
Оно рычит и норовит укусить. Лай подставляет под чужие клыки левый наручень и бьет снизу-вверх, под челюсть. Тварь взвизгивает и отшатывается, у нее горячая кровь, и до Ворот осталось всего полшага. Еще удар, и нож вязнет в бесформенном теле.
Лай вываливается наружу, прямо на твердые холодные камни, оставив клинок этому. В горле глухо клокочет, затихая, собственный рык.
- Ты ранен? - спрашивает неясная тень, подходя вплотную и оказываясь Наставником Глагом.
У Лая хватает сил мотнуть головой.
- Вот и чудесно, - говорит Наставник. И добавляет непривычно мягко, - пойдем домой, охотник.
Уже стоя, опираясь на твердую руку Глага, Лай оглядывается.
Улица за вратами пуста и спокойна, и звезды рисуют серебряные узоры на брусчатке мостовой.
Лай мотает головой и делает первый шаг по дороге в родной мир.

Летний вечер накрывает старый двор мягкими, ласковыми сумерками и стрекотом шальных кузнечиков. Сережка медленно шагает меж лопухов, грея руки в карманах.
Позади, в старой песочнице, ждет наступления ночи город Мертвых - крохотный, вылепленный до последнего дома.
Сережке больше нет до него дела: стена достроена и врата закрыты. А завтра с утра пойдет дождь и смоет всю эту.. архитектуру.
Сережка весь в песке - джинсы, ветровка, ладони. Холодный и липкий, он никак не хочет отставать.
Надо поторопиться домой до мамы, а то она опять будет обзываться поросенком. Впрочем, мама это шутя, она уже привыкла.
Ведь в городе так много песочниц.

@настроение: зря, наверное...

@темы: Наше творчество

---

[Антошка-пулемётчик]

Поздравляем Владислава Петровича с днём рождения!
Пусть будет всегда 12)

@темы: Поздравления

---

найдено

[Milady shamAnka]

большая картинка

Night and Day, by Margaret Wise Brown. Illustrated by Leonard Weisgard. 1942.

Так подписано, а мне кажется, что оно такое крапивинское.... А что это за книга такая, и я не знаю))

Найдено благодаря жж Ta_which

@темы: Ассоциации, Рисунки

---

[Luar Soll]

Еще раз забив (на этот раз другую) строчку из стихов Крапивина в гугл, обнаружил вот этот сайт: vit-laz.narod.ru/music.htm . К сожалению, оттуда мп3-шки удалены. Может, кто-то этот сайт находил, когда они там были, и у кого-то эти записи сохранились? А то любопытно ведь...

@темы: Стихи и песни, Ссылки

---

[Luar Soll]

Вчера загнал в поисковик цитату из песни о черных барабанах, внезапно нашел сайт с, кажется, официальными аккордами части песен Рейхтмана на стихи Крапивина и с несколько большим количеством его аудиозаписей, чем у меня было. А сам сайт принадлежит детской парусной флотилии "Флагман" из Екатеринбурга.
За качество аккордов и записей не ручаюсь, ибо пока особо не приглядывался и не прислушивался.
www.flagmanenok.ru/?page_id=927

@темы: Стихи и песни, Ссылки