воскресенье, 02 сентября 2012
В ходе дискуссии о Крапивине и Верещагине задумалась чем же мне не нра большенство книг Крапивина...Верещагина мы разобрали основательно так что о нем можно уже и не вспоминать но ведь и многим книгам Крапивина не хватает чего-то важного. Сделаем скидку на то что писатель детский и не будем искать в книгах языка Зузака или Рой,не будем искать сверх оригинальности сюжетов в стиле Дяченко. Не хватает другого. Того что есть в некоторых книжках Крапивина но к сожалению в редких. К числу тех книг в которых "это" есть я бы отнесла "Голубятню", "Скворечники", "Портрет" и пожалуй "Заставу на якорном поле" . Книгам Крапивина ( и ранним,и поздним) в массе своей не хватает настоящего,не фальшивого драматизма. Может,в детских историях и не должно быть про смерть-судить сложно, но в таком случае лучше в детской книге не касаться этой темы вообще а не делать нечто типа "обманки" когда герой вроде как умер или умирает но в последний момент его спасает рояль в кустах. Остается легкий осадок "нечестной игры". Вообще этот момент я осознала только вчера, прочитав Крапивинские "Прыгалки",в частности эпизод с Икирой
читать дальше— Слушай, а ты случайно, не пришелец? Может, мама тебя нашла в зарослях? Помнишь кино про звёздного мальчика?
Икира засмеялся. Вдруг потянулся, откинулся, лёг на постель, вытянув ноги за спиной у Марко. Потом рассудительно сказал:
— Какой же я пришелец? Я наоборот… весь здешний. Вот как эти камушки… — он тронул свои бусы. — Или травка икира… Мне поэтому и умирать не страшно…
— Ты в своём уме?! — перепугано взвинтился Марко. — Зачем тебе умирать?!
Икира объяснил, глядя в потолок:
— Да ни за чем. Просто иногда думается про такое… Ну, про это ведь все думают. Некоторые боятся… А я не боюсь, потому что всегда останусь кусочком этой земли. Она во мне, я в ней…
«Он где нашёл такие слова?.. Господи, спаси и сохрани его!..» . Ощущение что конец там изначально действительно задумывался аналогичный эпизоду вставленному в текст как сон
читать дальшеЗасыпая, он подумал, что хорошо бы увидеть во сне Прыгалку. Живую. Это означало бы, что она не погибла, что где-то она есть.
Но увидел он Икиру.
Они были одни в замершем посёлке. Ни цикад, ни петушиных криков, ни голосов. Ни души вокруг. И понимание, что в домах — тоже ни души.
Они шли посреди белой улицы, с которой исчезли все деревья, вся трава. Палило солнце. Оно было такое яркое, что Икирины шортики блестели, как новый лавсановый парус. Но в солнце не было тепла, была лишь беспощадность. Марко не нравилось это солнце. Икире оно тоже не нравилось. Две черные тени шагали сбоку от Икиры и Марко по белой щебёнчатой дороге. Они накладывались друг на дружку, перепутывались ногами и отставали в движениях от хозяев.
Куда они с Икирой идут, Марко не знал. Знал только, что это важно для Икиры и что надо спешить. Однако спешить не получалось — ноги тяжелели, к босым ступням прилипала щебёнка…
Икира быстро глянул на Марко лиловыми глазами, сказал неуверенно:
— Ничего, успеем…
Куда успеем? Зачем?
Никуда они не успели. Четверо в камуфляже выросли впереди. Лиц у них не было, были маски из той же камуфляжной ткани, что комбинезоны. Икира вдруг сильно оттолкнул Марко в сторону и встал посреди дороги. Щуплый, на расставленных ногах-стебельках, со вскинутой головой. Взлетели и мягко опали выгоревшие волосы.
Марко понял, что четверым нет дело до него, до семиклассника Солончука. Они видели только Икиру. Сдёрнули с плеч воронёные Б-2 и пошли к нему шеренгой. Хрустел гравий. Икира стал отступать. Он пятился. Потом позади него возник белый (очень белый!) дом с черными провалами выбитых окон. Икира прижался спиной между окнами. И смотрел на убийц в масках без боязни и без надежды…
Много раз потом — и во снах, и наяву — Марко презирал и корил себя за те полсекунды малодушия, которые помешали ему сразу броситься наперерез врагам. В общем-то, ничего эти полсекунды не решали. Просто было стыдно за трусость. Он всё равно бросился и заслонил Икиру и увидел, как от стволов Б-2 полетели дымные колечки…
Ну и что?
Врагам нужен был не он, а его кровка Икира. Пули ударили в Марко, безболезненно прошли сквозь его тело, а Икира негромко вскрикнул у него за спиной. Марко оглянулся. Икира лежал ничком…
Марко потом удивлялся, какие подробности, совсем как по правде, были у этого сна. Мельчайшие. Он видел, как горели на щебёнке солнечные искры. Как валялись вокруг камушки и ракушки от порвавшегося Икириного ожерелья. Как белели следы извёстки на острых лопатках Икиры, которыми он только что прижимался к стене. Как из-под плеча Икиры выползала на ракушечную плитку алая змейка. Как вздрагивали завитки его волос.
Марко перевернул невесомого Икиру на спину. Глаза его были закрыты, а рот приоткрыт, и между губ ярко белела полоска зубов. Марко охнул, увидев пониже ключицы чёрную дырку с красными пузырьками по краям.
«Ничего, ничего… я сейчас… потерпи…» Надо было рвануть рубашку, обмотать плечо, положить на него ладони и собрать в них энергию. Силу дрожащих струн всего мира… «Сейчас…»
Он забыл про врагов. Но они напомнили о себе. Хрустом шагов. Марко увидел, что они приближаются ровным шагом, не опуская автоматов. И ощутил, как несёт от них запахом гари и ружейной смазки, вонью пропотевших ботинок, трупной гнилью. Марко оглянулся. Он заметил телескоп. Тот, как ни в чём ни бывало, стоял на треноге в двух шагах, словно ждал. Марко бросился к нему, поднял на трубе прицельную планку. Внутри трубы он в комок собрал перед рефлектором своё отчаянье, страх за Икиру, ненависть к вонючей пятнистой смерти и надежду на спасение. Не было спусковой кнопки, и он просто тряхнул трубу. Она выбросила бледно светящийся шарик. Тот ударил в крайнего стрелка. Стрелок выпустил автомат и вспыхнул. В одну секунду он превратился в чёрный дымящийся комок и пропал. Остальные трое повернулись и деловитой рысцой побежали прочь. Но шарики из телескопа догоняли врагов, и те тоже превращались в клубки дымящейся тьмы. Исчезали. Все кончилось в несколько секунд. Марко сжал в себе смешанное со слезами торжество и повернулся к Икире. «Сейчас мы к доктору Канторовичу…»
Икиры не было.
Было только алое мокрое пятно на ракушечной плитке. А Икиры не было нигде. Ощущение этого «нигде» задавило Марко своей безнадёжностью.
«Икира-а!!» ,а потом писатель махнул рукой и сказал себе нечто типа "ну это же детям,зачем их расстраивать,пусть едят помидоры и заводят хронографы" и вместо вещи которая могла бы получиться очень сильной снова вышла безобидная сказка.
читать дальшеМарко, это я виноват…
— Ты?! Почему?
— Пора признаваться… Это я устроил, чтобы Икира с матерью уехал в Казанкой…
— Как это… устроил? — Марко тоже придержал шаги.
— Так… С печенью не было ничего серьёзного, небольшой приступ. Но я попросил доктора Канторовича, чтобы он уговорил её лечь в больницу…
— Но зачем?! Если ей это было не надо!..
— Чтобы Икира исчез из Фонарей…
— Ничего не понимаю, — обиделся Марко. — Зачем?
— Потому что я стал бояться, — глядя под ноги, сказал Пек.
Марко ощутил позвоночником холодок.
— Пек… чего бояться-то?
— Дело в том, что слишком предсказуемым сделался сюжет… Понимаешь меня?
— Нет, — раздражённо сказал Марко.
Пек положил ему руку на плечо.
— Не злись…
— Я не злюсь, но…
— Видишь, я начал писать повесть, и ожидалось в ней много интересного. Древние места, всякие события, характеры, опасности… Но вдруг стало казаться, что про все это я где-то уже читал. Или слышал… Приморские земли, военные споры, тупость взрослых агрессоров, опасности, дружба ребят, которая помогает им в трудные моменты. И среди этих ребят — самый ясный, каждым своим нервом отрицающий неправду и живущий солнечным светом… Понимаешь, Марко, всегда оказывалось, что такие мальчики обречены.
Марко ахнул про себя, но спросил шёпотом:
— Почему?
— Потому что не боятся… или почти не боятся смерти. Считают, что в любом случае они — частичка этого мира. Один из его лучей. А если и боятся, то все равно… кидаются первыми, чтобы защитить друзей, правду, маму, свободу… и ловят пулю… Я даже стал видеть сны…
— Белая улица и рана в плече? — хрипловато спросил Марко.
— Ну вот… Значит, и ты?
Марко молча кивнул.
Пек нервно сказал:
— Теперь понимаешь… Значит, это и правда могло случиться. И что потом? Толпа у церкви, слезы, венки с вплетённой в хвою травкой-икирой… Обещания: «Мы отомстим»… Ракушечный обелиск над морем. Легенды про смелого солнечного мальчика. И как в старой повести о храбрых ребятах:
Летят самолёты — привет Мальчишу, Плывут пароходы — салют Мальчишу…
А теперь смотри. То, что здесь происходило, было моей повестью. Ну, в какой-то степени… Так мне казалось… Будто я отвечаю за сюжет. Разве я мог допустить такой конец? Чтобы обелиск и салюты-приветы с неба и с моря… Я решил убрать этого мальчика подальше, пока не кончу писать. Икира-то нам нужен живой…пысы: мысли сумбурно изложены однако надеюсь суть понятна. ИМХО-не стоит скрывать от детей что жизнь жестока. Не нужно давать им вместо ледяной воды сладенький сироп. Конечно,не стоит смаковать всякие пытки и мерзости как делает тот же Верещагин но и излишне рафинированные книги кроме того что они скучны могут так же в какой-то мере навредить ребенку так как человек должен уметь чувствовать не только радость и беззаботность детства но и боль-и свою и чужую.
@темы:
Рассуждения
На мой взгляд, у Крапивина проблемы не с болью, у него просто неудачная фантастика.
1.Убрать эпизод с пропажей и как бы смертью Игнатика.
2.Убрать смерть Гельки(и самого Гельку-слишком живыми вышли его эмоции).
3. Убрать мальчика с ящеркой.
И увы-"Голубятня" без этих трех эпизодов будет достаточно банальна. Рекомендую сомневающимся мысленно вычеркнуть эти эпизоды.
Из фантастики - "Сказки о рыбаках и рыбках", но они очень неровные по силе.
И как антипример-сказки того же Андерсена. Да, русалочку жалко, да,возможно дети даже могут заплакать когда в первый раз услышат эту сказку(или например сказку о красных башмачках или девочке наступившей на хлеб) но все равно запомниться она им имхо намного сильнее чем гуси-лебеди или цикл о иванушке дурачке и василисе прекрасной.
В сказках имхо должны быть и плохие концы и хорошие. Нельзя стараться убрать из книги всю боль что бы не лишить книгу честности.
В литературной сказке плохого конца... эээ... очень хочется сказать "не бывает". Бывает конец неочевидно хороший. Как в той же "Русалочке". Если конец не хороший, то это уже не сказка, а какой-то иной литературный жанр.
А дальше нужно уже объяснять, почему "все умерли" и "все хорошо" иногда прекрасно вписывается в один сюжетный ход. Нужно?
Да, кстати, в детстве я именно за финал Русалочку не любил. За то, что в сказке финал не имеет право быть с детской точки зрения плохим. И рыдал не на тему "мне всех жалко, потому что все плохо", а потому что "нечестно, неправильно, так не могло быть, автор наврал".
Русалочку в детстве я кстати любила-именно потому что в отличии от народных сказок "Русалочка " учила любить другого больше чем самого себя. Может тогда я бы так и не сформулировала но я понимала что соприкоснулась с чем-то высоким,важным. И хотелось-что бы так именно могло быть, что бы человек мог пожертвовать своей любовью,своею жизнью ради счастья другого.Что бы автор не наврал говоря вашими же словами)А это достаточно редкое ощущение от книги.
Да, лично у меня понятие "книг на возраст эн" размыто, в силу того, что лет в 8-10 я читал "взрослые" книжки, типа "Евгения Онегина", а сказки и фантастику - уже ближе к 20.
Понимаете, а в народных сказках есть ровно про то же, про любовь к другому больше себя. Та же сказка про Финиста-Ясна Сокола, и варианты от нее, скажем.
И Высокое есть. И то, от которого растет понятие катарсиса.
Кстати, а что вы вообще из сказок своего детства помните лучше всего? Я понимаю, что увожу дискуссию несколько в сторону, но мне интересно.
Некогда в деревне Адэума жила юная девушка лет тринадцати по имени Оросу, прекрасная, как еще не раскрывшийся цветок вишни. Все молодые люди с ума по ней сходили.
Но вот в лунные ночи стал появляться возле ее дома какой-то незнакомый юноша. Был он очень хорош собою. Вначале, бывало, Оросу вся закраснеется, когда его увидит, а потом незаметно проникла в ее сердце любовь к нему.
Однажды ночью впервые заговорили они друг с другом.
— Кто ты? — спросила Оросу незнакомца.— Зачем приходишь ты каждую ночь к моему дому?
— Родом я с севера. Всего лишь один раз увидел я тебя, но с тех пор.твой образ всегда стоит перед моими глазами, словно выжженный огнем.
Но вот что удивительно,— незнакомец приходил только по ночам и не называл своего имени. Хотелось Оросу узнать, кто он такой, и вот какую хитрость придумала девушка. Воткнула она в платье юноши иголку с длинной-длинной ниткой. На другое утро нитка привела ее к тысячелетней криптомерии. Иголка с ниткой вонзилась в ее кору.
Глядит Оросу и глазам своим не верит. Значит, прекрасный юноша был духом старой криптомерии!
Вернувшись домой, девушка со слезами рассказала родителям о своем горе. Сильно испугались люди в деревне и решили срубить старое дерево.
Вот собралось несколько сот человек. Стали они рубить криптомерию. Но каждую ночь щепа и обрубленные ветки возвращались на свое место и снова прирастали к дереву. Наутро и следа топора нельзя было заметить на его стволе. Так прошло много дней.
Все деревья в лесу были опечалены бедой, постигшей их властелина, и пошли навестить его. Явился и чернобыльник. Но могучая криптомерия сказала ему:
— Ты ведь не дерево, а только жалкий кустарник. Не место тебе среди деревьев.
Рассердился чернобыльник и сказал людям из деревни:
— Бросайте в огонь все, что удастся отрубить от криптомерии.
Не один десяток дней рубили они старое дерево, сжигая щепу и ветки, а в глубь ствола вбивали большие железные стрелы. Только так и удалось повалить криптомерию.
Решили построить из нее мост к Фукусимскому замку. Но, как ни бились, не могли сдвинуть с места тяжелое дерево. Тогда призвали Оросу. Подошла она к криптомерии и что-то тихонько ей шепнула. И вдруг ствол дерева покачнулся, точно кивнул, и легко-легко сдвинулся с места.
Построили из него великолепный мост. Но люди боялись по нему ходить, потому что ночью он словно шептал что-то тихим и грустным голосом.
По приказу владетеля замка снова привели Оросу, одетую в нарядное платье.
Стала она переходить через мост, а у самой глаза полны слез. Сделает несколько шагов и прижмется щекой к перилам. Но вдруг дыханье отлетело от нее, и она упала посреди моста мертвая.
С тех пор и прозвали его «Шепчущим мостом».
Так же помню Андерсена, название вещи не скажу точно,вроде "Суп из колбасных палочек" но там было про девушку которая родилась в семье викингов,днем она была прекрасной и злой а ночью-была печальной и грустной но лягушкой. Ее полюбил священник и хотел увезти что бы спасти от заклятья но когда наступило утро и она превратилась в девушку то убила его
пысы: еще пожалуй "Братья львиное сердце" хотя их читала уже лет в 10
Это смотря что считать хорошим. Попадалась мне сказка в которой мужик угробил чужого коня, случайно зашиб насмерть купца, на суде запугал судью и в итоге остался безнаказанным и ещё бабла срубил.
Если серьезно то в русских-народных как-то всегда прославляли глупость и одновременно изворотливость. Коробило меня от них.
ПЫСЫ: а кто что думает о "Прыгалке"? мнения?
Если серьезно то в русских-народных как-то всегда прославляли глупость и одновременно изворотливость. Коробило меня от них.
ПЫСЫ: а кто что думает о "Прыгалке"? мнения?
Элхэ., ой, тогда можно я с вами дальше разговаривать буду в привате? Потому что мне очень интересно, но в открытом доступе мы имеем все шансы дообсуждаться до холивара. Просто в силу культурного контекста... ээээ... нестыкуемо разного.
пысы: под "морем" поспойлерила.
Каждый читатель считает что писатель пишет именно для него и даже оговорки там для какого возраста не работают - это все условности а написано оно для меня. И соответственно должно соответствовать моим критериям стоящего чтива. Дальше идет список - мочилова должно быть столько, пафоса должно быть столько и лучше если в сценарий включен апокалипсец ну или пара тройка разделанных на части героев. Что? В одиннадцать лет это может кого-то расстроить? Ах какие уси пуси.... Книжка та мною взята в руки вот и пусть там будет как я хочу. Увы писатели такие эгоисты пишут как они хотят а не по пожеланиям. Хотя нет есть конечно и те кто по заказу - "профессионалы". Но почему-то требования чаще всего выдвигаются не им. Может по тому что в тайне от себя мы в общем желаем читать не то что там числится в заказном списке?
А вот интересно от чего как вы думаете в последнее время идет тотальное увлечение чернухой и этими самыми книжками усыпанными трупами кавайных геройчиков? Возможно от того что представить что драма - это то что друг уехал навсегда - это уже не для нас. Что это за драма такая? Разве это драма? А где предсмертные откровения и красивые жесты пронзенных книжных гладиаторов?
Опять же в качестве примера-Хоффман и допустим ее история про черного дрозда. Кишок и умирающих гладиаторов нет но первый рассказ в книге чем-то очень похож на крапивин стайл( 10-летний мальчик первый раз в жизни выходит в море с отцом и погибает) но при этом не слащавый и честный. Или например Живетьева. Можно писать детям о жизни честно-о такой какая она есть,где не всегда побеждает добро но при этом не смаковать жестокость смерть и пытки(как то любит делать тот же Верещагин например которому прям в кайф писать как на ребенка помочились или изнасиловали его) а просто отмечать что такое-бывает
При чём тут ВПК вообще? Если ребенку никто никогда не объяснял, что не стоит никуда ходить с незнакомыми людьми — какая разница, «окошко» ему пообещают или «на котят посмотреть»? Если ребёнок надеется на чудесное спасение — какая разница, «всадники» это в его представлении или, там, Супермен или чебурашки-ниндзя?
(«Высер ни о чём», короче. Так вам, должно быть, понятней.)
(И, ей-богу, школоразоблачители хреновы, ну, нагуглите уже наконец статьи Лукьяненки «Ушибленные одиночеством» и Лысенко («Кертиса») «Система против и крапивинские дети», вместе с их обсуждениями. Ну, разжёваны уже за двадцать лет все эти аргументы и контраргументы до состояния дерьма, тупо надоело.)
Ощущение что с возрастом человек стал бояться всего что связанно со смертью и прочими "негативными" сторонами мира и перестал об этом писать уйдя в некий идеалистический мир,розовый и сюсюкающий.
Неприятно что раньше как бы Крапивин был одиним из немногих писателей который считал детей равными себе, способными понять и принять более сложные материи а сейчас с "бабочками" и "пироскафами" опускает их до уровня тех самых "олигофренов" а книжки от этого теряют то обаяние которое было в них раньше